После докладов, после того, как мы объяснили ситуацию, как понимали ее сами, были приняты кардинальные решения, определившие порядок организации работы на весь последующий период, масштаб этой работы, отношение к ней всех ведомств, предприятий нашей страны. Была создана Оперативная группа Политбюро ЦК под руководством Н.И. Рыжкова, подключена практически вся промышленность Советского Союза. С этого момента Правительственная комиссия стала только конкретным управленческим механизмом той огромной государственной работы, которая проходила под руководством Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС. Оперативная группа заседала регулярно, ей докладывали все детали, состояние радиационной обстановки в каждой наблюдательной точке, оценивались все предложения по тем или иным мероприятиям. В общем, я не знаю ни одного ни крупного, ни мелкого события, которое бы не было в поле зрения Оперативной группы Политбюро. В состав Оперативной группы входили, кроме Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачева, В.М. Чебриков, В.И. Воротников, Министр внутренних дел А.В. Власов, секретарь ЦК КПСС В.И. Долгих, который непосредственно от имени ЦК КПСС занимался контролем за всеми мероприятиями, проводимыми в зоне ЧАЭС и в атомной энергетике в целом, занимался ежесуточно, не сбрасывая со счетов всех дел, которые ему поручены.
Бывая неоднократно на заседаниях Оперативной группы, я должен сказать, что ее заседания, ее решения носили очень спокойный, сдержанный характер, с максимальным стремлением опереться на точку зрения специалистов, но всячески сопоставляя различные точки зрения. Для меня это был образец правильно организованной работы. Первоначально я мог предполагать, что там могли приниматься какие-то волевые решения, направленные на то, чтобы скорее справиться с ситуацией, приуменьшить, может быть, значение случившегося. Ничего похожего не было. Работа была организована как в хорошем научном коллективе. Первое – внимательное изучение информации, желательно – информации, получаемой из разных источников. А часто бывали случаи, когда, скажем, информация, даваемая военными, отличалась от информации, получаемой гражданскими научными службами. В свою очередь, различные научные группы на первых этапах представляли различную информацию. Особенно это касалось величины выбросов активности из четвертого блока. Так, в июне группа специалистов из ГЕОХИ им. Вернадского на основании своих измерений представила данные, в соответствии с которыми более 50 процентов содержимого реактора выскочило за пределы ЧАЭС. Они дали колоссальную зону распространенности, например, плутония, по территории Советского Союза. Другая группа специалистов, которая работала по поручению Л.Д. Рябева – и составляли ее специалисты Радиевого института – измерения производила следующим образом: они просто на основании общей активности, определенной в различных географических точках вокруг 4-го блока, распределяли топливо пропорционально активности, проявляемой различными участками. Конечно, это было неправильно, потому что не учитывалось ни самопоглощение, ни многие другие процессы, но, тем не менее, на основании такого первичного образа ими был сделал вывод о том, что примерно половина топлива находится в шахте реактора, а остальное находится вне его. Третья группа специалистов, которая самым тщательным образом обследовала все карты, которые давал Госкомгидромет, интегрировала всю активность, фиксируемую наземной и воздушной разведками, сопоставляя данные, которые стали поступать из-за рубежа, никак не могла обнаружить более 3–4 процентов активности, находящейся вне 4-го блока. Вся информация поступала в Оперативную группу и имела практическое значение с точки зрения как действовать, какие усилия требовались на захоронение, какие усилия надо затратить на дезактивационные работы. Пришлось создать комиссию, просить Анатолия Петровича быть арбитром, искать ошибки. В конечном счете оказалось, что группа ГЕОХИ была неточна, измерения плутония проводились при таких условиях, при которых в пробы анализа попал плутоний оружейного происхождения, периода ядерных взрывов. Подход РИАновцев тоже был не совсем точный. В конце концов все пришли к единой цифре – выброшено топлива за пределы 4-го блока – 3,5–4 процента. В тот период все это создавало довольно нервозную обстановку.
