Мы со Жданом были на крепостной стене. Нас никто не гнал: защитником крепости считали каждого, кто мог подняться на стену, держать в руках оружие. На стене отец Ждана что-то объяснял пушкарям, приказывал; лицо его было хмурым.
Мой отец возился возле пушки, ему помогали мать и старшая сестра, одетые в мужскую одежду. Младшая сестра осталась с бабкой в деревне…
Со стены было видно на несколько верст. Когда показались ладьи, в крепости грохнули пушки. В полдень шведы ворвались в пролом. Кованые их шлемы катились сорвавшейся с горы лавиной…
На стене стонали раненые, кто еще мог стрелять — бил по врагу. Выстрелив в последний раз, отец Ждана бросил мушкет вниз, в реку. Пушкари подорвали пушку, и на головы шведов посыпались тяжелые медные обломки. Со страшным грохотом взорвался пороховой погреб, горой поднялась земля, заклубилась туча горячего дыма…
Ждан, как и отец, швырнул мушкет, заплакал черными от сажи слезами.
Шведы были уже на стене. От пороховой гари лица их стали черными и страшными. Градоемцы палили в упор в тех, кто был с оружием, раненых и безоружных, крича, сбрасывали со стены…
Я зарядил пищаль, выстрелил, прыгнул вниз. Грохнуло в круглой башне. Защитники ее, видимо, успели уйти в подземный ход, а выход взорвали, и его завалило… Всем остальным уходить было некуда. Защитница-крепость стала вдруг огромным каменным мешком. Шведы перекрыли выходы и вылазы, заняли галереи и лазы… Захватчики врывались в дома, выгоняли людей, хватали и волокли к стене девушек.
Дико закричала сестра Ждана. Отец Ждана, раненный в бок и в ногу, привстал, вырвал из-за пазухи пистоль, выстрелил. Подбитый швед по-заячьи заорал.
Канонира убили в упор — сразу тремя выстрелами. Ждан хотел вытащить свой кинжальчик, ко я успел обхватить его, крепко прижал к земле.
Одна из девушек вырвала у схватившего ее шведа тяжелый нож, ударила насильника в грудь и тут же закололась… Другая взбежала на стену, бросилась со стены на камни…
Шведы выкатили бочку браги, вышибли дно… Брагу пили шлемами, крича, хохоча…
На берегу реки запылали дубы. От старых людей я знал обычаи шведов: приходить по воде, нападать сильно и решительно и пировать потом среди горящих дубов…
Горели дубы, горели подожженные дома посада: от огня река стала красной, словно текла не вода, а пролитая кровь…
В себя я пришел лишь в темнице — в каменном подвале угловой башни. Подвал был битком набит пленными. Сидели так тесно, что можно было спать сидя. Шведы закрыли железную дверь, стало темно и душно…
