— Так точно, — пообещала я, и успокоилась, когда хозяйка, наконец, ушла.
Вздохнув, я облокотилась на прилавок с забавной лазурно-голубой кассой, изо всех сил стараясь не думать о вчерашнем дне. Но это оказалось слишком сложно. Мой разум продолжал возвращаться к тому моменту, когда я предстала совершенно уязвимой перед Эйданом. Спустя столько времени я, наконец, выбрала того, с кем могла быть откровенна, но этот человек, мог разрушить то, что от меня осталось.
Не то чтобы он не был добрым.
… Постояв немного, я попыталась освободиться из объятий, но Эйдан крепко удерживал руки на моей талии, глядя на меня с такой нежностью, что я готова была расплакаться вновь…
Я коснулась своей щеки, вспоминая, как он гладил ее большим пальцем.
… Его взгляд упал на мой рот, и снова между нами возникла напряженность, только на этот раз совсем по другой причине.
— Ты в порядке, Нора? — голос Сильвии разбил мгновение.
Я отстранилась от Эйдана, и увидела Джен и Сильви, стоящих возле нас. У Джен на лице было понимающее выражение, и я увидела беспокойство обо мне. Я собралась с мыслями, чтобы сказать Сильвии, что я в порядке. Но когда она хотела возразить, — ведь было очевидно, что я не была в порядке, — Джен положила руку ей на плечо, по-видимому, заставляя замолчать.
— Мне пора идти. — Мне нужно время, чтобы взять себя в руки. Но, не желая, чтобы Эйдан подумал, что я снова бегу, пристально посмотрела на него. — Значит, скоро увидимся?
Понимая, что мне нужна передышка, он сказал:
— Непременно.
Прощаясь с Сильвией, я вышла из кафетерия с Джен.
— Мы бы подошли раньше, — сказала Джен, — но ты плакала в его объятиях. Ты же в порядке, правда?
Я слабо улыбнулась ей.
— Возможно.
— Он волнуется о тебе.
Я хотела этого. Отчаянно.
— Мы почти не знаем друг друга.
— Это не меняет реальности, — она сжала мое плечо. — У тебя все будет хорошо, Нора…
Тем не менее в эту ночь, пытаясь заснуть, не могла не думать о том, насколько уязвимой я сделала себя для мужчины, которого в действительности не знала. Рядом с ним, эти опасения исчезли, но позже, когда я осталась в одиночестве, размышляя об этом, они вернулись обратно.
И все же… было не только опасение. Ощущалось и облегчение.
Облегчение, которого я уже и не ожидала почувствовать.
Я выплеснула всю пакость, что когда-либо совершала, и Эйдан не убежал. Он держал меня успокаивая; смотрел на меня, будто я не была ужасным человеком.
Моя привязанность к нему усиливалась, как и привязанность к Сильвии. И это, я понимала, было невероятно опасно. Так же, как и моя привязанность к детям в больнице, некоторые из которых были там временно. Проведенное с ними время, в лучшем случае — акт доброты, в худшем — акт самобичевания.
