— Одноухий? — встрепенулся старший дворник, уловив, что наблюдение вызвало интерес сыщика. — Как же, бывал! Пару раз захаживал к Александру Петровичу. В дом не поднимался, здесь ждал.
— Справа или слева? — спросил Илья Алексеевич.
— Виноват? — растерялся Мошков.
— С какой стороны шрам?
— Справа или слева? — словно желая перевести слова сыщика на низкий язык водопроводчиков, громко повторил вопрос Свинцов и в который уже раз тряхнул измученного допросом Ермолаева.
Тот повертел головой, припоминая, в каком ракурсе застал незнакомца, и попытался примерить увечье на себя.
— Слева, стало быть, — наконец сообщил он.
— Точно, слева! — опять влез Мошков, желая и со своей стороны оказать пользу следствию. — Справа, кабы смотреть, есть, а слева — начисто то есть отсутствует.
— Вот так вот! — водопроводчик сделал движение, словно желал пятерней сорвать с собственной головы ухо, после чего опять принялся креститься. — Яко же бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу.
Илья Алексеевич кивнул Свинцову, и тот потащил Ермолаева прочь.
У дровяного сарая, который также решил осмотреть Ардов, был обнаружен полусгнивший сельдевой бочонок, кем-то заботливо приставленный к стенке. Именно над ним находился тот край крыши, где сыщик обнаружил свежий клочок сукна.
Все-таки исключать загадочного третьего участника преступления было пока рановато.
Вернувшись к подводе, Илья Алексеевич увидел Жаркова, который стоял на ступенях и прикуривал папироску.
— Петр Палыч, я в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей», — сообщил Ардов.
— Что вы хотите там узнать? — справился криминалист, возясь с зажигалкой.
— Пока не знаю, — простодушно ответил Илья Алексеевич. — Чептокральский вечно влезал в различные неблаговидные делишки, не удивлюсь, если какое-то из них и привело к столь печальной развязке.
— Какие уж тут делишки, — возразил криминалист и затянулся. — Госпоже Лундышевой пора вон вместе с водопроводчиком покаянный канончик разучивать, — он кивнул в сторону белобрысого пьянчужки, крестившегося у подводы.
— Не могу я поверить в ее распутство, — с ноткой отчаяния в голосе признался Илья Алексеевич.
— Да вам-то что за дело? — грубовато удивился криминалист. — Вы вашу достоевщину, Илья Алексеевич, бросьте: преступники — народ коварный, такую комедию перед вами сыграют — не заметите, как ноги им мыть броситесь. Сострадание хорошо в церкви. А в нашем деле следует держать ухо востро, нам великодушие противопоказано!
