.
Для Огарева, конечно, важна параллель — царствование Александра I и царствование Александра II. Впрочем, «теперь не времена 14 декабря, где потребность лучшего гражданского устройства чувствовалась только в высших слоях общества; теперь массы народные жаждут освобождения от помещичьей власти и власти казенных грабителей [...]. Кто же будет виноват в ненужно пролитой крови и в судорожных страданиях России? Конечно, все тот же порядок вещей, все те же люди, которых Александр I не хотел иметь лакеями. Мы смело указываем на них как на врагов отечества»[77].
Сопоставляя факты, добытые из донесения Блудова, манифеста Николая I, книги Корфа, Огарев готовил в конце 1857 года первую подлинную историю декабристов (о лунинской попытке 1840-х годов в Лондоне еще не знали). «Мудрено ли, — писал Герцен, — что мы наделали ошибок, не имея решительно никаких документов, кроме воспоминаний о двух-трех разговорах шепотом за запертыми дверями. Пусть же нам помогут — сыновья, братья, друзья великих предшественников наших» (Г. XIII. 268).
Обращаясь к Александру II, Герцен спрашивал: «Был ли этот заговор своевременен, доказывает не только единство мнений Александра I, Ваше и их о невыносимо дурном управлении нашем, но и невероятное распространение заговора по всему государству в какие-нибудь семь лет. В нем участвовали представители всего талантливого, образованного, знатного, благородного, блестящего в России» (Г. XIII. 42).
Само послание к Александру II справедливо трактуется современными историками как проявление либеральных иллюзий Герцена и Огарева. Однако следует заметить, что письмо насчет Корфа было опубликовано до объявления об отмене крепостного права, когда Герцен был особенно непримирим к верхам. Между прочим, герценовское обращение к императору — прием весьма болезненный и для царедворца Корфа; в то же время обращение привлекало внимание многих людей, настроенных оппозиционно, но веривших в преобразования и стремившихся избавиться от «николаевского духа».
Удары Герцена и Огарева, полные новизны для русского общества, нравственно убедительные и блестящие по форме, произвели сильное впечатление на разных политических полюсах. М. И. Муравьев-Апостол восхищался 19 января 1858 года письмом Герцена о Корфе: «Удивительно, как пишущий ясно понял, в чем дело, точно как будто он жил в то время и знал тех знаменитостей...» (Г. XIII. 505, комментарии). 24 декабря 1860 года тот же декабрист записывает: «Вчера я прочел [огаревский] разбор доклада следственного комитета [...], с каким приличием и достоинством он написан. Ни малейшего повода к соблазну или брани. Хотя, нет сомнения, то и другое так и просилось из-под пера». Более ста сочувственных помет сделал на полях книги Герцена и Огарева декабрист И. И. Горбачевский
