Я шел по безлюдным улицам, куда глядели глаза. Слабая надежда на то, что рано и поздно я отыщу правду, объяснение, хоть что-нибудь, что сможет успокоить эту боль в моей голове, остановит биение жилки на лбу, вытащит из заношенного пыльного мешка моего прежнего существования, гнала меня вперед. И притом я понимал, что это ерунда. Уже поздно, слишком поздно. Слова стучат и стучат в виске, отскакивают от него, как птица от оконного стекла, и я вижу себя ребенком, я доверчиво свернулся на руках у отца, тот поднимает меня и крутит над головой, я смеюсь, потому что вишу между небом и землей; вижу мать, она вскрикивает, ей страшно и весело: «Хватит, хватит, я боюсь!», и я взлетаю, легкие у меня вот-вот разорвутся от любви и благодарности.
Когда они начали мне врать? Говорили ли они мне хоть когда-нибудь правду?
Я вижу Саммер, она провожает меня взглядом, как настороженная мать, я вижу ее платье и косички — она так похожа на идеальную девочку! — и глаза — они с тревогой смотрят на меня, будто она, только она одна — моя единственная защитница; она доверяет только себе, и только она знает меня. Как если бы у нас на двоих была одна душа.
Я вспоминаю пикник — сколько раз я заново проживал эти минуты, думал о каждой из них и о всепоглощающем свете, который прячет движения, звуки, жесты. Я раз за разом прокручивал в памяти это событие, а оно оказалось сценкой из фарса, обманом, иллюзией, карточным фокусом, крапленой картой. Я вижу облегающие джинсовые шорты сестры, вижу белую футболку, исчезающую в папоротнике — он щекочет ей ноги и руки, — слышу, как хохочут девчонки — резко, издалека, из далекого далека. Что-то — накидка, простыня — отделяет нас с Саммер от остального мира. Она защищает нас, прячет в складках времени и пространства.
Сестра оборачивается, будто чувствует мой взгляд, поднимает руку и машет ею в небесной синеве; я вижу ее слабую улыбку — она все понимает и ободряет меня. А может, таким образом она передавала мне свое тайное послание — проговаривая его без слов, выдавая сквозь сжатые зубы? Или она была уже где-то далеко, в реальности, где мне не было больше места, и смотрела уже не на меня. Я вижу ее волосы, они сливаются с высокой травой, они легки, как ветер, они рассыпаются, как закрывается занавес в театре, а потом пустота, рябь на воде.
Никогда не знаешь, почему люди ведут себя так или эдак.
Я вижу своего отца «У Роберто». Когда это было? Вчера? В другой жизни? Он бьет себя в грудь, сжав кулак, качает головой, в глазах его читается связь с Саммер, он будто видит мир, в котором живет она; я слышу, как он шепчет: «Если бы она умерла, я бы знал. Тут бы знал». И я слышу голос Альваро Эбишера: «Нет, Бенжамен. Сказал. Сказал твоим родителям. Отцу и матери. Вызвал их сюда, в полицейский участок, и сказал». Я все еще чувствую жар его тела, сдерживаемую энергию, которая согревает меня. Идет битва, соперники тянут меня за разные рукава, а я не могу противостоять их силе, ведь я никогда ничего не делаю — эта мысль едва не отправляет меня в нокаут.
