Сам я, хоть и унаследовал почти патологический семейный интерес к проблемам, лежащим за пределами ионосферы, не обладал отцовским талантом выражать свою увлеченность в чертежах и формулах. Поэтому, отучившись в университете Сан-Паулу, я поступил в Академию ВВС, а по ее окончании получил назначение в Космический дивизион.
Что ни говори, семейные связи – штука полезная. Иначе бы меня вряд ли предпочли людям, чья квалификация ни в коей мере не уступала моей. Сначала в списке претендентов на должность штурмана космического корабля «Фигурау» стояло двадцать фамилий, потом нас осталось четверо, одинаково умелых и опытных. Вот тут-то, я думаю, и пригодилась фамилия Трунью, в прошлом – Трун.
Весьма вероятно, Рауль Капанейро стал нашим капитаном по очень сходным причинам – он был сыном маршала ВВС Бразилии. А вот Камилу Ботойс попал к нам только благодаря своей уникальности. Похоже, намерение посетить другую планету созрело у него еще в колыбели, и чуть ли не в ту же пору его осенило: чтобы одолеть соперников, надо освоить какую-нибудь необычную профессию. Он столь целеустремленно взялся за воплощение этой идеи, что ВВС Бразилии, объявив конкурсный набор участников марсианской экспедиции, с удивлением обнаружили в своих рядах офицера, который великолепно разбирался в электронике и вдобавок был специалистом по геологии, о чем свидетельствовали его яркие публикации. Едва ли кто-нибудь мог усомниться в том, что он вполне способен выполнить свою задачу на первом этапе археологических исследований.
Мое назначение в экипаж встревожило мать и расстроило бедную Изабеллу, но тяжелее всех его воспринял отец. «Фигурау» был детищем его ведомства, чуть ли не до последней заклепки – его собственным творением, и принес ему нетленную славу конструктора первого межпланетного корабля. Если бы я отправился на нем в полет, это бы связало отца с кораблем дополнительными узами, упрочило семейную традицию. С другой стороны, я – единственный его сын, и он терзался раздумьями о том, что его искусства, опыта и усердия никак не достаточно, чтобы предвидеть все возможные неполадки, а значит, он подвергает меня непредсказуемому риску. Подобные мысли остро конфликтовали с пониманием того, что любые возражения против моего полета неизбежно будут расценены как неверие в надежность корабля. Таким образом, я вверг его в поистине кошмарную ситуацию, и теперь ни о чем другом так не мечтаю, как о возможности передать, что ему не за что себя корить, – я не вернусь на Землю совсем по другой причине…
