Катя, тихая и молодая, сидела в отдалении, что-то писала. Вначале я решил, что это дочь Евгения Борисовича. Лиза играет небольшими фотографиями Пастернака. Я стал разглядывать их, слушая рассказ Евгения Борисовича.
— Давно готов двухтомник. Пенкин дотянул до юбилейного года — рассыпали. Каверин стал помогать мне проталкивать шеститомник отца. Включили в темплан. Каждый год включают и не печатают. Почему? Теперь мы готовим восемь томов. Стихи, роман, письма, комментарии. Всё на меня легло. Надо уходить с работы. Хорошо бы найти ставку. Пусть Союз писателей, пусть Академия наук даст. Нет и нет. Немножко бы мне платили, и я бы работал от зари до зари.
Сохранился ли голос отца? Да, но немного. На второй пластинке Ираклия Андроникова. Пастернак читает «Ночь», есть и другие записи.
Работал отец много, по двенадцать часов в сутки. Один маститый переводчик хвастался, что переводил по сорок строк в день. Папочка делал… шестьсот!
Многим помогал. Сохранился конверт с квитанциями переводов. Дружил с семьёй Табидзе, помогал Нине, вдове поэта, пока не выросла дочь. Умел немного говорить по-грузински. Любил произносить тосты, перенял у грузин. Знал три европейских языка. Нравилось ему копаться в саду. Копал и думал. Пока не вырисовывались строки. Тогда шёл на веранду, к столу. Веранду называл фонариком.
Жил, кормил семью. Кормился переводами. Его не печатали из-за романа, из-за «Доктора Живаго». Раньше за перевод платили как за оригинальную поэтическую строку. Потом — в десять раз меньше.
Посмотрите, как он писал. Это титанический труд!
Катя принесла толстую, аккуратную папку, изготовленную, видимо, по заказу, таких в магазинах не водилось. Подала папку мне. В руках у меня перевод «Фауста», вторая часть. Большие листы согнуты пополам. Почерк удивительный, чёткий, понятный. Так писали в старину переписчики. Можно нести прямо в набор. Поражали длинные росчерки над большими буквами П, Т, Г.
Писал чернилами, пером, с нажимом. От этого казалось, что слова будто летят. Все до единой буквы любимы, элегантны. Слово «трава» написано одним дыхом, все буквочки соединены.
— Лист весь латаный, — говорит Катя. — Возьмите вот этот в руку, видите, какой толстый? Многие строфы переписаны по нескольку раз. Переписывал и наклеивал. Вот тут два, а тут и три раза на одно и то же место наклеено.
— Сначала писал карандашом, — добавляет Евгений Борисович. — Затем правил. Переписывал чернилами. Черновиками растапливали печку в Переделкине. Беловики дарил друзьям и знакомым.
