Высоко, из-за веток могучих деревьев, из-за мохнатых туч, выкатилась шаманским бубном луна.
Подошли тихо трое милиционеров. Позади них ещё двое в тёмных плащах. Постояли, послушали, ушли, растаяли в ночи.
На часах уже около десяти. Расходимся медленно, нехотя. Вдруг кто-то объявляет, что пришла Катя, Екатерина Александровна, сестра Есенина. Старушку облепляют, просят сказать слово. Но она ничего не говорит, только шепчет:
— Спасибо, милые. Спасибо, милые.
Её плохо видно, фонарики уже потускнели. Кате вдруг сделалось плохо. У неё запрокидывается голова. Её уводят. Мне показалось, что она плачет.
Некоторые не уходят. Ждут Евтушенко. Ждут, поругивая: мол, всегда приезжал в этот день, а вот нынче забыл, что ли…
Ноги гудят, хочется сесть. Слева от меня седой старик-художник рассказывает о своей дружбе с Есениным. Его обступили, слушают не перебивая.
Пожилой человек в светлом плаще говорит, что приехал с Украины, хочет прочитать своё стихотворение, посвящённое Есенину.
— Нет. Сегодня здесь, на могиле, только его стихи. Им место. Юбилей сегодня.
Ухожу тихо, незаметно, бреду по чёрной аллее. У ворот кладбища — толпа молодёжи, её не пускают милиционеры.
— Не велено. Время позднее. Нельзя. Не велено. Идите отсюдова. Идите по-хорошему.
А они просят, просят и просят.
Летящий почерк Пастернака
Добрый давний друг мой, редактор академического толстого журнала «Природа» в Москве, Александр Сергеевич Фёдоров договорился по своим каналам, и вот я еду к сыну Пастернака, Евгению Борисовичу. Голос по телефону тихий, слова короткие:
— Приезжайте вечером. Столешников переулок, двадцать.
Большие крепкие дома. Узкий дворик. Здесь могли бы происходить загадочные убийства. Тёмный вход, тёмная лестница. Открыли дверь. В светлом проеме он и она: Евгений Борисович и Катя. Проходим в комнату. Алёша, лет четырнадцати, и Лиза, лет пяти, рисует что-то фломастером.
Большая, непонятная по планировке квартира. Комната, где мы сидим, просторная, свет приглушен. Книжные шкафы. Большой стационарный мольберт, такие стоят в мастерских художников. Справа рояль.
— Папочка играл в юности, — поясняет Евгений Борисович. — Рисунки над роялем, которые вы рассматриваете, — работа Леонида Осиповича Пастернака, моего дедушки. Узнаёте? Лев Толстой, Ясная поляна.
Евгений Борисович в серой домашней сорочке. Лицо усталое, умные глаза, красивые руки. Окончил военную академию, служил в Сибири. Отец не противился тому, что сын идёт в офицеры. Уволился из армии в 1955-м, в один год со мной. Побеседовали об армейской службе.
