— сказала я. Я сыграла бы все, что бы он ни придумал, все равно что.
— Ты играешь мексиканку — содержательницу публичного дома. У тебя должны быть темные волосы, ты мне очень понравилась тогда с темными волосами в «golden earrings».[36] И я сказала: «Well,[37] тогда я схожу на студию «Парамоунт», парик еще должен сохраниться и серьги в виде колец тоже, а потом на «Метро», в костюмерный отдел за платьем для содержательницы публичного дома». Мы снимали в Санта-Монике, где Орсон нашел пустое обветшалое бунгало и обставил его, даже пианолой — у него было так мало денег, дорогой мой!
«Она всегда говорила мне «дорогой мой» или «самый дорогой», — думал Фабер, — или «любимый». Что за связь была между нами…»
— Well, итак я, уже переодетая, подхожу к нему с надеждой на одобрение, но он отворачивается от меня, чтобы через мгновение снова повернуться. Сразу он меня просто не узнал. Потом он поднимает меня вверх и кружится от радости. Я была так горда, как будто получила «Оскара». А потом пошли съемки. Я думаю, это была моя лучшая работа. Орсон играл инспектора уголовного розыска, который в конце, преданный своим другом, утопился. Но я думаю, что его герой задолго до этого предал свою профессию. Он убил человека, лгал, занимался вымогательством, и при этом этот Квинлан — я до сих пор помню даже имя этого инспектора — разбивает сердце, так играет его Орсон. Он приходит ко мне, содержательнице публичного дома, которая умеет гадать по руке. Он протягивает мне свою руку и говорит: «Будущее! Скажи мне о моем будущем!» А я смотрю на него, а не на его руку, и говорю: «У тебя его нет». Он говорит: «Что это значит?» И я говорю: «У тебя нет будущего. Даже самого малого. Все растрачено. It’s all used up».[38] И он смотрит на меня и, не говоря ни слова, уходит. God, was he great![39] И когда я потом вижу его мертвым в воде, я говорю: «В любом случае он был человек… Однако какая разница, что говорят человеку вслед!» В фильме «Печать зла» все было созвучно нашему прошлому, понимаете, мой дорогой? Это безграничное доверие! Столько лет мы были вместе в его радиопередачах, в турне и в его больших волшебных шоу. Три раза в день он распиливал меня на куски. Ни один человек не может знать, как хорошо мы знали друг друга…
Думая о Марлен, Фабер как наяву слышал ее голос и слова: «Он многому научил меня… и самому важному в любви. Всегда помните об этом, мой друг: вы не можете сделать человека, которого любите, счастливым, даже выполняя все его желания, пока вы сами не будете счастливы».
