— И что случилось потом, мой райский цветок?
— Потом они, конечно, выбросили его на улицу, и Али потерял место муэдзина.
— Потрясающе.
— Наверное, все это правда. Потому что потом пришло время бесчестия. Те, которые его гнали, не успокаивались, для него находили все новые и новые оскорбления, он кругом был опозорен, и перед ним были только безысходность и отчаяние.
— Мне кажется, вы спутали два священных писания человечеству, изумительнейшее восточное создание!
— Конечно, мой господин и повелитель. Вы можете понимать это символически. Али был безработный. А теперь, как видите, случилось чудо.
— Какое именно, самая волшебная из всех товарищей?
— Я могла бы вам довериться, если бы мы лучше знали друг друга, жестокая гиена уоллстритовского империализма, — сказала Мира, и мир воцарился над страной Югославией и городом Сараево.
«…the smile of Garbo and scent of roses»,[32] — пела женщина в черном сверкающем платье, и пары кружились в танце. Прекрасный мир, благословенное будущее, так думали все, и среди них Фабер и Мира, голова которой покоилась на его плече.
«…these foolish things remind me of you»,[33] — закончила женщина с огненными волосами. Громко пропел саксофон, как будто он хотел в этом звуке выразить чувства всех на свете любящих. После завершения песни танцующие стали аплодировать. Теперь все погрузилось в сияющий золотисто-желтый свет.
— Роберт, идите сюда! — позвала Мира. — Я покажу вам это.
— Что?
— Чудо, — сказала она и потянула его за собой к двери в боковой стене зала. За дверью была винтовая лестница. — Вперед, — сказала Мира, и они поспешили вверх на галерею, окружавшую отель со всех сторон.
— Смотрите! — В некотором отдалении Фабер увидел Али в феске. Он сидел на деревянном полу за прожектором, светившим вниз на танцевальный зал. Рядом с Али на скамеечке лежали стеклянные диски, маленькие и квадратные: красные, голубые, зеленые, желтые. Али как раз вставил новый диск. Свет в зале, где началась новая песня и новый танец, стал голубым. Здесь, наверху, пахло старым деревом и кожей, и Фабер снова почувствовал жару уходящего летнего дня.
— Увидели чудо, поэт живого экрана! — сказала Мира.
— Тихо! — предостерег он.
— Он нас не слышит. Он в своем раю.
— Как он попал сюда?
— Все годы Али был верным посетителем кафе, и дирекция отеля сделала ему предложение, ему, самому ничтожному в общине, гонимому и презираемому, над которым смеялись дети и о котором прокаженные рассказывали сказки. Они предложили ему работу: менять разноцветные насадочные стекла в прожекторе, чтобы по вечерам черные волосы прекрасных молодых мужчин и розовые губы прекрасных молодых женщин играли разными красками.
