— Мы договорились о встрече с ним на одиннадцать часов, — сказал Сиодмэк, — и мы просим вас пойти с нами. С этого начнется ваша работа.
— И господин Конович знает не все, что нам необходимо знать, — сказал Фабер, неотрывно глядя на молодую женщину. — Вы должны рассказать нам все, что рассказывали вам родители. Побольше эпизодов, воспоминаний и анекдотов, в том числе и личного характера, если можно.
— Не ждите слишком много, господин Фабер! — сказала Мира. — Мои родители погибли во время войны.
«Она сказала это, — вспоминал Фабер по прошествии половины человеческой жизни у кровати их тяжелобольного внука. — Да, ее родители погибли. Для того, кто пишет сценарии и романы, родители главного персонажа — всегда проблема. Они мешают. Что с них толку. Поэтому так часто в фильмах и романах родители уже ушли из жизни. Для Миры родители как бы оставались живыми. Может быть, это профессия, которую я имею, — продолжал он размышлять и тут же поправился: — Имел. Если я и не могу больше писать, я продолжаю реагировать на окружающее как писатель, который все, что он видит, слышит, чувствует, подвергает, так сказать, профессиональной деформации и постоянно оценивает: хорош ли материал, хороша ли история. При этом он постоянно проверяет, действительно ли то, что произошло с ним и другими людьми, покажется потом читателям правдоподобным и логичным. Как много может быть «хороших оснований» — политических, личных, коммерческих, определяемых симпатией или антипатией, робостью в интимных вопросах, жаждой славы и тщеславием, трусостью, страхом и местью, способных изменить текст романа, основанного якобы на фактах. Насколько истинна в лучшем случае сама правда? Как много существует истин? Что, если бы родители Миры были бы тогда еще живы? Мы — фальсификаторы! — думал Фабер. — Мы фальсификаторы…»
— Мои родители, — сказала Мира, сделав глоток апельсинового сока, — рассказывали мне, что этот отель «Европа», в саду которого мы сидим, — самый старый отель в Сараево. Вы наверняка находите его некрасивым…
— Да нет же! — крикнул Сиодмэк.
— Мы находим его великолепным! — сказал Фабер.
— Да, да, да, — сказала Мира, — некрасивый, я знаю. Подумайте, пожалуйста: когда Сараево еще был австро-венгерским военным городком, «Европа» считалась самым роскошным местом.
— Это роскошный отель, — сказал Фабер. — Действительно, фройляйн Мира. Большие комнаты с высокими потолками, красивая мебель… — «Есть даже комната с ванной, — подумал он, — единственная. Эту комнату, конечно, занял Сиодмэк. Я, правда, могу у него мыться. Это он мне разрешил после того, как я пригрозил ему немедленным отъездом».
