И ощупью, по стеночке, как давеча Вик, Ли двинулся на выход, уже не желая знать, что стряслось в этом доме… не желая смотреть, кто лежит там за столом… и даже не желая искать затерявшегося где-то Тая! В данный момент он уже вообще ничего не желал кроме одного — ему срочно надо было на воздух. На возду-ух!
Как прошел мимо убиенной женщины в сенях, как вышел за дверь, парень не помнил.
Приходить в себя он начал, когда в углу крыльца, где его выворачивало наизнанку, Ли посетила интереснейшая мысль — он оправдывал сие непотребство, твердя себе, что ему можно — он не принц!
А потом его подхватили сильные руки Тая, и под возглас: «Говорил же — не смей входить!», понесли к бочке с дождевой водой и стали умывать лицо, щедро поливая и на голову.
И вот только после этого мир вокруг перестал плыть в елозящей темноте, а проступил, как ему и положено, четкими яркими гранями. Оглядевшись вокруг, Ли понял, что пробыл в доме не одну минутку, как ему показалось, а гораздо дольше, и за это время во дворе произошли кое-какие изменения.
Баба больше не голосила, а мирно спала тут же на травке.
Девушки куда-то делись.
А толстый мужик был уже совсем не краснолиц, а вполне нормален с виду, если не считать его нервного подергивания себя за бороду.
Рядом с ним сидел тот, что выл на крыльце, когда Ли так неосмотрительно решил увидеть все произошедшее своими глазами, и еще один — из тех, что дом от любопытных односельчан охранял.
А самих любопытных за забором стало значительно меньше.
Возле сидевших под яблонями мужичков так же находился Корр и вернувшийся из-за дома Вик. А Тай, оставив его, Ли, отряхиваться от воды, также двинул к ним.
«— Что делать? Да не че!» — бочком, бочком, Лион поплелся туда же.
Когда он подошел и, от греха подальше — чтоб не прогнали, пристроился за яблоней, бывший красномордый рассказывал, как дело было:
— Это ж доча моя старшая — Розанка, тут живет… жила, покою Светлый им дай! — мужичек оторвал руку от своей уж выдранной почти бороды и сделал Божественное круговертие. — С мужем и внуками моими. Хорошо жили — за восемь зим троих деток родили. Стог, муж-то ейный, не пил, руки не распускал, да и работал хорошо — несколько зим уж как свою черепишную мастерскую имел, а в ней человек пять наемных работников. Достаток у них в семье — дом полная чаша! Коровы две, овец десяток, свинка пол луны, как опоросилась — жить бы и жить в радости, детей поднимать… а оно, во-оно, что получилось… мать-то совсем от горю рехнулась! — кивнул он на толстую бабу, спавшую под соседней яблоней. И вздохнул тяжко так, безысходно.
