Разумеется, не всё было столь безоблачно. Появилось много отщепенцев, ренегатов и маргиналов, которые растащили из Форпата не всё подряд, но довольно, чтобы на свет во всей красе повылезали забытые воровские гильдии и «ловчие удачи», о которых едва можно было услышать в эпоху Сокрушения Идолов. «Голодные псы подняли головы, едва снова почуяли в воздухе магию!» — как написал тогда старый хронист, бессменный сподвижник Окулюса.
Политика и магия стали более элегантны и шагнули в новый век, где далеко не проще было решать всё огнем и мечом. Так полагали чародеи, намеревавшиеся подать пример властителям. Но последние не торопились следовать этому образчику согласия и благополучия. Однако терять расположение Форпата не хотел ни один из них, даже гордый ларонийский император. Поэтому, кипевшие ничуть не меньшие, чем в эпоху Сокрушения Идолов, страсти скрылись за политической ширмой перемирий и договоров. Но там они стали нуждаться в своих исполнителях. Поэтому на Материке образовались новые «язвы» — вольницы. Повсеместно, почти в каждом королевстве находился угол, где собирались те, кто пережил войну, но не нашел себя в мирное время. Они снова, под молчаливое согласие владык, протянули разорванные сети скупщиков краденого, информаторов, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наемных убийц и шпионов. В поисках лучшей доли те, кто словно ловчие в охоте, где безраздельно властвовала Удача, снова рыскали по Материку в поисках наживы.
Окулюс и прочие ученые мужи, тем не менее, полагали, что это было куда лучше, и не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось до этого. Когда магия была сильна настолько, что мир регулярно содрогался и трещал по швам от её мощи. Когда происходили сражения настолько же эпические, насколько и разрушительные. В это новое и, по чести говоря, смутное время выражение «лучше худой мир, чем хорошая война» еще не успело набить оскомину, а оскудневшие ресурсы не позволяли платить две цены за жажду власти — ведь и крови, и золота оставалось в руках владык ничтожно мало.
* * *
Этой осенью в Сильвании собралось на редкость много всякого сброда, особенно в вольнице, которая расположилась на севере, ближе к горам. Слишком запутанной порой, оказывалась политика лесных эльфов, которые иногда устраивали послабления на своих границах, а иногда напускали столько стражи и разъездов, словно готовились к войне. В этот раз становилось совершенно ясно, что ротвальдская резиденция направляла приказы на пограничные посты неспроста. В этом был скрыт какой-то тайный смысл, и Карнаж это чувствовал. Он сам выбрал себе место подальше от всех больших и малых дел этого мира с намерением отсидеться и зализать раны, но подиж ты… За новый шанс он щедро вознаградил целителей из пограничного форта, которые вернули его с того света. Вот тогда-ото уже проявились первые странности. Во-первых, когда «ловец удачи» встал на ноги, то обнаружил, что пограничный форт полон приезжих, среди которых мало кого язык поворачивался назвать странником, скорее бродягой. Во-вторых, его снабдили провиантом и пустили беспрепятственно вглубь страны, хотя за лечение он платил хоть и щедро, но не до такой же степени, чтобы перед ним расшаркивались сильванийцы, поголовно славящиеся своим снобизмом.
