Она сжалась в комочек, завернувшись в огромный плащ силача по самые острые ушки и опасливо косилась на полукровку. Карнаж любовался ей, стараясь во всех подробностях запомнить этот чистый и наивный образ. Скоро от него совсем ничего не останется. Фениксу приходилось видеть «отрекшихся» — печальное зрелище истребивших в себе все сильванийское эльфов. Он остановил своё воображение, не позволяя представить, что будет с Нэй, когда они достигнут границы.
— Ты помнишь? — тихо спросил сам не зная о чем «ловец удачи».
— Конечно помню, — неожиданно откликнулась девушка.
Нэй выбралась из глубин фургона и прижалась к нему.
— Я так тебя мучила! — улыбнулась она. — Все заставляла рассказывать о сильванийцах. О том, что вы повидали, пока путешествовали с Киракавой. Я не понимала, почему ты не хотел вспоминать. Мне казалось, что на моей родине всё должно быть так прекрасно, а тебе приходилось видеть совсем иное. Но ты всегда старался приукрасить для меня. Спасибо.
Повзрослела. Как же она повзрослела с тех пор, как они виделись последний раз! Карнаж снял ножны со спины и прислонился к деревянной стенке фургона. Резко качнуло и эльфка немного подалась вперед, сильнее прижимаясь к его плечу. Ее пальцы начали тормошить вспоротую черную кожу куртки — след от шпаги храмовницы.
— Я зашью? — прошептала Нэй.
— Что случилось с тобой там, в храме? Пойми, мне нужно знать, — Карнаж посмотрел ей в глаза.
Она опустила голову. Её голос задрожал:
— Ничего… Из того, что я представляла — ничего. У них были такие холодные, пустые взгляды. Почему именно так должно было всё случиться? Ты же видел, какие красивые на них доспехи? А придворные дамы? У них такие шикарные наряды, длинные, украшенные цветами и золотыми нитями волосы. Помнишь, как ты мне подарил сильванийское платье. Я казалась себе в нем королевой.
Эльфийка рвала ему сердце на части, но он слушал. Спокойное разочарование в её голосе звучало горше любых слез. Правая рука Карнажа сжалась в кулак так сильно, что послышался треск кожи перчатки. Словно он опять сжимал тот ком грязи, которым недавно собирался запустить в гордыню и надменность там, на балконе. Не потому, что его не хватало словесно заткнуть рот четырем насмешницам, а потому, что он не хотел вставать на одну с ними ступень, пусть даже лесенка, по мнению большинства, вела вверх.
— Ты хочешь остаться? — полукровка снял заглушку на рукоятке меча и принялся деловито разматывать широкий шнур.
