- А что с ними? - Гай махнул головой в сторону избы, где его ждали три полоумные бабы. - С ними что станется?
- Это как когда. Не стану врать, бывает всякое. Мамку твою не спасти, она и так почти мертва. А вот сестры... этих спасти можно. Дар в них лишь проклевывается. И если изъять аккуратно...
- И мамку спасти надобно, - заупрямился Гай. - Без того не соглашусь.
- Сил потребуется...
- Мамку с сестрами спасти! И хата чтоб новая, на хоромы похожая. Убранство. Сарафаны багровые да еды вдоволь. Это мое слово. Сделаешь - забирай что дар мой, что меня самого. Служить тебе стану, честь по чести. Нет - откажусь!
- Не мне служить, - поправил Гая барин, - Госпоже.
И по-другому засмотрел на рыжего. Ишь, не побоялся за матку просить. Недурен. И страсти в нем - хоть отбавляй. Жалко только, что все это - для Нее!
- А мне все равно, для кого служить! - Вскинулся Гай. - Коль нужен, платите. Сам говоришь, дара такого не сыскать...
- Хорошо, - согласился барин, с прищуром вглядываясь с хлопца, - попробую. Жди меня сегодня ночью у своей избы. И не думай отказаться от слов. Иначе изведу, понял?
- Понял, - буркнул Гай. - А звать-то тебя как?
Барин задумался. Имя свое он почти забыл. За ненадобностью. А еще за тем, что уж давно не осталось никого, кто знал бы его по назвищу. А уж тем паче - звал так.
- Она зовет меня "Слуга", - откликнулся он. - Но ты продолжай "барином" кликать. Так оно всяк веселее.
И он размашистым шагом вышел из избы, оставив Гая в полном недоумении.
Рыжий воротился домой скоро. Его подстегивал странный ужас, что комком сырым засел в горле. А еще - тревога. Не терпелось узнать, все ли в порядке с маткой да сестрами.
Сестры встретили его как обычно. Тихо и ласково. Не тревожны, не печальны. Заговорили, о мамке рассказывая, да еду из рубахи принимая, и лишь тогда Гай немного отошел.
Раздышался.
И рубаху скинул, потому как от волнения взопрел. Облокотился на столик худенький, что вот-вот грозился упасть, развалившись не на доски даже - на щепки, и позволил себя накормить. К маткиной лавке подошел, по волосам слипшимся бережно оглаживая. Наклонился близко к уху:
- Я помогу. Думаю, теперь у меня получится.
И отстранился, взглянув в безумные глаза. Не узнала. И шепчет что-то свое, стеклянными очами водя одинаково что по сыну, что по стенам избы, неотесанным деревом выделанным.
И Гай засомневался: а не причудился ли ему тот барин, что обещался помочь? И хватит ли у него сил? Сомнения превратились в недоверие, а то - в убежденность: вот и он, Гай, сын Доброжира, нынче умом тронулся. Да только тогда все одно. Умалишенному и помирать, видно, легче.
