По столу побежала муха, и я прихлопнул ее ладонью. Наружу вылезли белые липкие яички – такие же противные, как и рассуждения пациента о беременности моей жены.
– Ей назначили дату операции, – сказал я. – Понимаете, что это значит?
– Да. Я немного разбираюсь в таких вопросах. И намерение врача прервать беременность означает лишь его бессилие. Ничего больше. На самом деле остановка сердца плода – это еще не конец. Граница между жизнью и смертью у нерожденного ребенка сильно размыта. Как у высыхающего дерева. Даже если сердце ребенка останавливается, остается еще сердце матери. И некоторое время оно работает за двоих. А это значит, что у вас есть еще немного времени на то, чтобы перезапустить его. Для этого потребуется маленькое чудо, на которое я вполне способен. Что-то вроде этого.
Он сунул палец себе в рот, густо обслюнявил его и коснулся им раздавленной на столе мухи. Муха полетела. Да, я десятки раз видел, как раздавленные мухи продолжают ползать, волоча за собой шлейф внутренностей. Но никогда ранее и ни разу после того случая я не видел, чтобы они летали.
– Вы хороший человек, Игорь Андреевич, – сказал Шматченко. – Много сделали для меня. Я хотел бы отблагодарить вас. И я могу вам помочь. Дело только за вами».
«Запись 12 от 2.10.2017 г.
Шматченко видел мое отчаянное желание спасти ребенка и жену и все же не был до конца уверен, что я приму его бредовое предложение. В те дни он облизывал губы чаще обычного, и я замечал, как дрожали его пальцы при рукопожатии. Да, помнится, тогда я боролся с излишне официальными отношениями между врачом и пациентом и строил доверительные отношения, начиная с приветствия. Легкий мандраж старика я списывал на недавно перенесенный психологический срыв. Но так проявлялось нетерпение. Вопрос «вы согласны, доктор?» вертелся у него на языке, но он боялся задать его. Он был личинкой могучего монстра на пороге превращения. А я был тем человеком, от которого зависело, переступит ли он этот порог.
Я много думал о раздавленной и ожившей мухе. Я вспомнил о побежденном раке двенадцатиперстной кишки. О напутственных словах врача-репродуктолога после подтверждения беременности. Видел страдания жены. И все же не решался принять помощь Шматченко. Принять такую помощь означало выпустить его из больницы. Он не говорил об этом прямо, но это следовало из его слов. Да, приступы агрессии случались с ним все реже. Последний был сравнительно недавно, и ремиссия набирала ход. Но. Он был явно опасен для окружающих. И выпустить больного, нарушив решение суда, означало положить конец моей работе в диспансере. Работе, к которой я шел много лет и которой дорожил.
