«Запись 10 от 1.10.2017 г.
«Черви будут есть нашего малыша…» Этой фразой Марина встретила меня вечером следующего дня. Она достала из кармана халата снимок УЗИ (тот самый, о котором говорила по телефону) и поцеловала его. За два дня картинка превратилась в серый мятый клочок бумаги, на котором невозможно было ничего разглядеть. Для нее это не имело никакого значения. Бумажка стала символом, мрачным фетишем взамен выброшенной полоски экспресс-теста.
– Черви будут есть нашего малыша… – повторила она, вслушиваясь в звучание слов, и даже, казалось, наслаждаясь страшным смыслом сказанного. – Если мы не спасем его.
Для того чтобы правильно оценить ее состояние, диплом медицинского вуза был ни к чему. Мне следовало либо срочно положить ее в стационар, либо взять отгулы и поработать с ней амбулаторно. Я не сделал ни того ни другого. Почему? Отчасти потому, что сам находился на грани срыва, отчасти потому, что струсил. Побоялся реакции коллег на госпитализацию жены и постеснялся просить отгулы у начальства. Это была первая ошибка в длинной череде неверных роковых решений.
– Утром я ходила в консультацию, – сказала Марина. – Врач сказала, что жив плод или мертв в настоящее время, не имеет никакого значения, потому что в итоге он все равно будет мертв. С такими анализами по-другому не бывает. И посоветовала готовиться к прерыванию беременности. Потом мне позвонила мама и сказала, что это испытание. Что мы должны справиться с ним. Должны решить эту задачу. Понимаешь?
Теща всегда отличалась особым влиянием на Марину. И в тот период оно было сильным как никогда. Уверен, что она вселила в Марину надежду не из жалости, а потому, что сама верила в возможность чудесного исцеления. Известие о беременности она восприняла как результат путешествия к мощам святой Ксении и, услышав мрачную новость о выкидыше, приготовилась стать свидетелем еще одного чуда.
– Даже если сердцебиение малыша не прослушивается – это еще ничего не значит, – сказала Марина. – Может быть, оно бьется тихо-тихо. И никто этого не слышит. Даже аппарат. Понимаешь, о чем я? Да, наш малыш слаб. Возможно, даже болен. Но не мертв. Никакого прерывания. Мы должны придумать, как помочь ему. И как можно скорее.
Тогда я прекрасно понимал, что сам нахожусь под гнетом трагических обстоятельств. Что этот знак вопроса в конце диагноза втемяшился мне в голову неспроста. Что мне, как и жене, как и теще, до боли хочется верить, что не все потеряно. Понимал, что наши надежды противоречат здравому смыслу. Но я не видел связи между выкидышем и своим самым сложным пациентом. Не чувствовал, как Место тянет меня к себе. Хотя уже шел к нему.
