Была ли Наташа случайным участником тех событий? Мог ли на ее месте оказаться кто-то другой? В центре хитросплетения закономерностей, теперь уже явных и раскрытых, случайность кажется невозможной. И все же это наверняка была случайность. Потому что в противном случае проклятое Место можно было бы считать божественно всесильным. Такое допущение рвет логику. Зачем заманивать в ловушку, если можно просто притянуть к себе жертву, подавляя волю? Притянуть и поглотить.
– Я хочу спать с тобой, – наигранно пропела Наташа, заменив слово, но сохранив мотив «Наутилиуса».
Праздновали Новый год. Мы остались с ней наедине в гостиной у Бурцевых. Было около двух часов ночи. За окном взрывались редкие петарды. Вместе с энтузиазмом исполнителей и ведущих медленно угасал «Голубой огонек». Слепцовы и Панченовы разошлись по домам. Марина удалилась в туалет. Хозяева грели на кухне чайник и раскладывали по тарелкам последние кусочки торта.
Наташа обняла меня. Прижалась грудью и посмотрела в лицо тонко подведенными фиолетовой тушью глазами. Она была уверена, что, вновь и вновь заставляя меня балансировать на краю измены, рано или поздно добьется своего. Прошлые провалы не беспокоили ее, и она улыбалась. Я прислушивался к звукам в прихожей, чтобы оттолкнуть Наташу от себя, как только зашумит слив унитаза.
– Мне есть с кем спать, – ответил я. – Да и тебе, кажется, тоже.
– Ревнуешь? – рассмеялась она.
Она была красивей, умней и смелей Марины. Именно ее смелость в комплексе с гипертрофированным либидо поставила крест на наших взаимоотношениях. Это случилось за год до того, как я познакомился с Мариной, после того как выяснил, что все многочисленные «просто знакомые» Наташи переспали с ней по нескольку раз. Она мне точно нравилась, но припев из старого шлягера «ты тоже будешь у меня четыреста второй» (одна из ее любимых песен того времени, кстати говоря) не давал спать по ночам. Если называть вещи своими именами, Наташа была блядью.
И да. Раз уж я вдруг перешел к жестким формулировкам – самое время начистоту написать о себе. Уже тогда моя «мягкая» позиция казалась мне довольно двусмысленной. Один грубый ответ легко положил бы конец приставаниям, но его с моей стороны не последовало. Тогда я называл свои вялые отказы дипломатией, попыткой сохранить дружеские отношения с Наташей. Сейчас я бы назвал такую линию поведения пассивным флиртом, а себя похотливой тряпкой. Никакого самобичевания – просто я называю вещи своими именами. В отличие от Наташи я был слишком труслив для того, чтобы подчиниться своим плотским желаниям или даже признаться себе в них.
