Поиск истины [Авторский сборник] | страница 40

Нравственность в обстоятельствах развитой цивилизации — не свод предупреждающих заповедей, хотя и в них есть рациональное зерно, не усвоенное расписание светлого и темного в человеке, а живая совесть каждого, ощущение прекрасного и доброго в реальности и сопротивление тому, что окрашено зловещими тонами равнодушия, холода, жестокости, античеловечности.

Я ставлю знак равенства между нравственностью и социальной совестью и хочу сказать, что эта категория человеческого духа со всей ненавязчивой силой была проявлена новым созвездием писателей, пришедших в литературу после войны: законы нравственности стали убеждением, убеждение — идеей.

Прекрасное всегда таинственно, оно всегда покоряет нас внутренней интригой не познанной до конца красоты, как поэзия Пушкина, проза Толстого, Чехова, Бунина. Мы должны согласиться с тем, что искусство познает человека через категорию прекрасного, которой является правда чувств. Художественная правда лежит в категории трагедийного или же смешного, и никогда ее нельзя глубоко познать через «нечто» и «некоторое», через середину равнодушного спокойствия, где нет накаленности страстей. Мы наделены пятью чувствами, как все люди на земле, и мы являемся частицей всего великого человечества, которому свойственны связи прекрасного.

Наши книги, пронизанные правдой чувств, должны волновать не только директора завода, не только председателя колхоза, не только инженера из научно-исследовательского института, — они должны воздействовать на целый мир, как «Ромео и Джульетта», и «Мадам Бовари», как «Преступление и наказание» и «Анна Каренина».

Человек не познает себя в состоянии самодовольства и удовлетворения. Читали ли вы роман о счастливой любви, о счастливой семье, что, вне сомнения, нередко в реальной жизни? Могу ли я назвать хоть бы один такой талантливый роман? Затрудняюсь я, и затрудняетесь вы. Такого романа просто нет. Не крайности ли — любовь и ненависть, жизнь и смерть — предмет исследования? Лишь та любовь интересна нам, где есть доля сомнения, неудовлетворенности, зябкого холодка, неоправданной ревности, несовместимости, и, как правило, лишь такая любовь вызывает у нас остроту сожаления, горечи, сопротивления, зависти, неприятия. Ибо в незавершенности присутствует элемент домысливающего действия «магнитного поля». Я хочу говорить об искусстве, которому противопоказаны грубая прямолинейность доказательств и химическая имитация явлений жизни, — о том искусстве, что раскрывает правду чувств в преодолении. Без открытия истины в ее крайностях и столкновении, без познания прекрасного, таинственного, трагедийного искусство становится бытовой информацией.