– Спасибо, Николай Вениаминович. Куда бы я без тебя… И телефончик Сартакова черкани.
– Бери, – Одоевский выдвинул верхний ящик письменного стола и протянул мне изящную, с золотым тиснением, визитную карточку. Там плотным текстом перечислялись регалии и заслуги телефоновладельца. Плюс к отпечатанным на визитке номерам был приписан авторучкой еще один – как я понял для особо-доверенных.
– Он в Москве? Не завис в экспедиции или на конференции? – поинтересовался я.
– Вчера с ним разговаривал. На работе он. И завтра в девять будет в своем кабинете. Большой педант.
– Сошлюсь на твои рекомендации?
– Конечно. Сегодня вечером ему звякну и попрошу просветить молодого человека в тонкостях истории. Ну, представим тебя моим аспирантом.
– Не смеши. С моей необъятной широтой познаний при их ничтожной глубине… Скажи, что придет журналист «Комсомолки», который пишет бульварщину про загадки истории.
– Да, бульварщина – это тебе ближе, – ехидно поддакнул Одоевский…
Внизу, пройдя мимо охранника, я остановился в дверях, боясь шагнуть вперед. И я был не один такой. Там уже столпились люди, которым, как и мне, страшно не хотелось выходить наружу.
Пока я выведывал у Одоевского нужную мне как воздух информацию, как-то неестественно резко похолодало. Градусов на десять. Душная жара уступила место промозглой зябкости, вошедшей в сговор с резкими порывами ветра, дабы доставить двуногим, считающим себя хозяевами мира, как можно больше дискомфорта.
Дождь стоял стеной, по асфальту текли потоки мутной кипящей воды. Я замер, всматриваясь в этот поток, и он как будто уносил мое сознание куда-то вдаль. В тревоги будущего.
Прошло минуты три. Дождь и не думал стихать. Поэтому я отважно решился промокнуть, как котенок, но добраться до машины, застывшей метрах в ста от входа.
– На погружение! – отчаянно крикнул я всем, ждущим хорошей погоды. На меня посмотрели с уважением – мол, безумству храбрых поем мы песню. А я ринулся под потоки дождя.
Бегом добрался до машины, промокнув до нитки. Заскочил в салон. Включил печку, чтобы просохнуть.
Переведя дыхание, попытался прикинуть ближайшие планы. Сегодня вроде дел больше нет. Так что можно и на базу – именно так именовал я свое временное пристанище. А постоянных у меня не бывает.
Сартаков с немецкой пунктуальностью будет на работе в девять утра. Вот в десять его и навестим.
Но опять что-то нехорошо кольнуло меня в области груди. Время и события будто сужались, я ощущал это физически.
