— Почему Мама злится на тебя?
Вздрогнув от неожиданности, я опустил взгляд, и оказался в плену взгляда его глубоко любопытных голубых глаз. Моим первым порывом было уклониться от его вопроса либо поставив под сомнение его восприятие, либо попытавшись сменить тему, но честность в его лице меня обезоружила. Моё лицо смягчилось, когда я ответил:
— Любовь… она злится, потому что любит нас.
На его лице отразилось замешательство.
Остановившись, я обратил на него всё своё внимание:
— Подумай об этом вот так. Почему ты злишься?
Положив ладонь себе на подбородок, мой сын принял задумчивую позу. «Интересно, где он научился этому жесту. Неужели я так делаю?» — задумался я, но в отсутствие объективного третьего лица я не мог быть в этом уверен. Затем он ответил:
— Я вчера разозлился, когда Мойра пнула меня.
— Это когда она это сделала? Не важно, это хороший пример, — сказал я ему. — Ты разозлился, потому что она сделала тебе больно, верно?
Он утвердительно кивнул.
— Твоя мать расстраивается из-за меня или из-за тебя по той же причине — потому что мы делаем ей больно, или потому что можем сделать ей больно. Хитрость в том, чтобы догадаться, как именно. Ты когда-нибудь пытался намеренно сделать своей матери больно? — спросил я у него.
— Нет, — ответил он, энергично качая головой.
«Чёрт, какой же он милый», — подумал я.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы я делал ей больно?
Он ещё раз отрицательно покачал головой.
— Так что мы, по-твоему, могли бы сделать такого, что делает больно твоей матери?
Мэттью подумал какое-то время, прежде чем всё же пожать плечами, признав своё поражение:
— Не знаю, Пап. То для меня тайна.
Эта взрослая формулировка звучала настолько странно, но одновременно серьёзно, в его устах, что я чуть не расхохотался. «Он определённо проводит время с кем-то, кто интересно владеет словами». Мне пришлось силой вернуть свои мысли в нужное русло:
— Ну, для меня это тоже часто является тайной, но благодаря тщательным размышлениям и большому опыту я думаю, что я разгадал большую часть этой загадки. Хочешь узнать, что я думаю?
Ответом на это стал очень сильный кивок — я распалил его любопытство до предела.
— Она любит нас так сильно, что когда нам больно, или когда она просто думает, что нам может стать больно… это ранит её саму. То же самое верно и в том случае, если ты делаешь что-то плохое своей сестре, или она делает что-то плохое тебе. Это тебе понятно? — спросил я.
Глаза Мэттью слегка расширились, когда моё объяснение уложилось у него в голове. Однако он всё ещё размышлял, и после долгой паузы снова заговорил:
