— А вот это было весьма грубо, — сказала она, и перевела взгляд на Короля Николаса: — Быть может, теперь ты видишь, почему я называл его «тёмным» волшебником.
Я зыркнул в дерзкое лицо незнакомца:
— Договаривай своё послание, пока мы не выяснили, можешь ли ты продолжать функционировать, имея под контролем своей воли лишь кучку пепла, — сказал я, и проиллюстрировал свой довод, махнув рукой на остальные части его разрубленного тела, тихо выговаривая: «Пиррэн». Пламя быстро поглотило плоть вспышкой интенсивного жара, оставившего после себя лишь вонючий дым и белый пепел.
— Для меня не имеет значения, что ты сделаешь с этим сосудом. Как ты уже знаешь, нам больше не нужны представители вашего рода, чтобы служить нам здесь проводниками. Это — лишь визит вежливости, — сказала мне лишённая тела голова.
— Ты понятия не имеешь, что такое вежливость. Для вашего рода вежливость — не более чем ещё одно пустое слово, которым вы манипулируете своим стадом. Тебе также придётся извинить меня — поскольку ты не потрудился представиться, я понятия не имею, кем из оставшихся божков ты являешься, — ехидно ответил я.
Его глаза сузились, когда всё ещё двигавшаяся голова уставилась на меня снизу вверх:
— Миллисэнт была права — с тобой не договоришься. Я — Карэнт, называемый Справедливым, и я здесь для того, чтобы предложить тебе одну возможность: отпусти Сэлиора, и мы проигнорируем твои прошлые оскорбления. В противном случае мы сотрём с лица земли тебя и всех твоих друзей и родственников. Когда мы закончим, не останется ничего, и не будет ни одной души, что запомнит твоё имя, даже если нам придётся вычистить для этого весь Лосайон.
Я засмеялся:
— Никогда не встречал просителя хуже, чем ты. Ты в отчаянии, иначе ты никогда бы не снизошёл до такого предложения. Я с радостью покажу тебе свою разновидность вежливости, если ты решишь явиться сюда лично, чтобы привести свои угрозы в исполнение. Ты станешь отличным дополнением для моей коллекции, Карэнт, — сказал я, намеренно подстрекая его, поскольку не мог себе позволить показывать слабость. Единственное, что могло заставить их призадуматься — это страх того, что я смогу сделать с ними то же, что я сделал с Сэлиором.
В его глазах зажглась ярость:
— Я приду не один. Я не понимаю, как ты победил моего брата, но я не повторю его ошибки. Когда мы придём, тебе негде будет спрятаться, и у тебя не будет надежды ни на что кроме медленной смерти… после того, как ты закончишь смотреть, как мы пытаем твоих жалких отпрысков.
