— Не надо, — сказала Кэйт. — Испортишь броню.
От спокойной рассудительности в её голосе Даниэл похолодел, и обернулся, уставившись на неё.
Она пожала плечами, нисколько не оправдываясь.
Послушав её совета, Даниэл снова сменил хватку, решив перерезать мужчине горло, не пытаясь срубить ему голову. Он достаточно часто помогал резать ягнят, чтобы знать, что лёгкие обезглавливания из рассказов были чистой воды выдумкой. Когда он начал резать, Кэйт схватила надзирателя за ноги, потянув, чтобы поменять положение его тела, дабы его голова оказалась ниже его груди.
— Чтобы кровь вытекла, — сказала она, объясняя свои действия.
«Я бы ни за что и не догадался, что она — одержимая убийством маньячка», — подумал Даниэл. Он начал видеть любовь своей жизни в новом свете.
Крепко надавив, он разрезал кожу на горле надзирателя, и, немного поработав, перерезал ему ещё и яремную вену. Кровь дико забила на землю, и Даниэл почувствовал, что ему поплохело. Испытывая тошноту, он сложился пополам, и начал блевать.
Кэйт держала его за плечо, не давая упасть, похлопывая его по спине второй ладонью:
— Тебе следовало позволить мне это сделать, Даниэл. Ты для этого слишком нежный.
Сплюнув, чтобы прочистить рот, он покосился на неё:
— Когда это ты стала так чёрство относиться к убийству?
— А кто по-твоему занимается здесь большей частью готовки? — сказала она ему. — Поубивай достаточно цыплят, и через некоторое время это становится легко.
Даниэл посмотрел на труп:
— Это, — твёрдо сказал он, — не цыплёнок.
— Как и Блю, — несколько резковато ответила она, но затем её лицо смягчилось: — Прости, это было подло, но ты понял, о чём я.
— Нет, вообще не понял.
— Ты плачешь над потерянным ягнёнком, или цыплёнком, или над умирающим человеком, но разницы нет никакой. Никто из них не хочет умирать. Разница лишь в любви и необходимости. Я убиваю цыплят, чтобы есть, потому что приходится. Я научилась не плакать из-за этого. Я плакала из-за Блю, потому что любила его, а не потому, что собака каким-то образом лучше цыплёнка.
Она указала на тело надзирателя:
— Этого человека я вообще не любила, и мы убили его из необходимости. Я стану плакать по нему не более, чем по цыплёнку.
Даниэл молчал с задумчивым выражением на лице.
— О чём думаешь? — спросила она.
— Что я, возможно, перестану есть мясо, — ответил он.
Она обняла его:
— Вот, что я в тебе люблю, хотя это и делает тебя глупцом. — Она начала целовать его в щёку, но затем заметила сбегающую по его шее кровь. Теперь та попала ей на платье, и он увидел, что ворот его рубашки тоже ею пропитывался. — Ох! У тебя кровь, Даниэл!
