— Нет, — искренне ответил он. — Мне давали лишь то, что необходимо для выживания, не более того.
Надзиратель кисло покосился на него, но чуть погодя перевёл для Лираллианты. Даниэл мог лишь надеяться, что смысл будет передан точно.
Ши'Хар, похоже, задумалась, прежде чем снова заговорить, но перевод Гарлина на этот раз был коротким:
— Что ещё тебе требуется?
Даниэл попытался облечь пустоту своей нынешней жизни в слова, но не смог. Даже если бы он сумел описать то, чего ему не хватает, он сомневался, что неразговорчивый надзиратель смог бы точно ей это перевести. Фрустрированный, он указал на свой висок:
— Могу я показать?
Гарлин перевёл ей, и она сразу же кивнула, шагнув вперёд, и оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки. Затем Гарлин сказал на бэйрионском:
— Она предупреждает, чтобы ты не пытался манипулировать ею, как в тот, первый день.
Даниэл сперва не понял, но затем вспомнил о том, как коснулся в тот день её ауры, когда целовал её стопу.
— Прошу прощения, — сказал он ей. — Это было невоспитанным с моей стороны.
После того, как это было переведено, Лираллианта коснулась его лба своими пальцами, и подняла его ладонь к своему виску. При её касании между ними потёк ручеёк эйсара, и Даниэл попытался воспроизвести её действия, чтобы соединить свой разум с её собственным. Мир вокруг него подёрнулся дымкой, а его внутренний взор приобрёл ясную остроту, отодвинув реальность прочь.
Они стояли вместе в пустом пространстве, и, сделав простой жест рукой, Лираллианта заставила цветы вырасти вокруг них, нежась в тёплом солнечном свете под открытым небом. Теперь Даниэл ясно чувствовал её эмоции, и знал, что она демонстрировала, как бы говоря: «Это место — чистый лист, покажи мне, чего желаешь».
Мысленно потянувшись, он изменил их окружение, показав ей комнату, в которой жил. Сам образ был не таким уж плохим, но Даниэл смог напитать его чувством изоляции и глубокого отчаяния. Начав с этого, он медленно убрал тёмную камеру, и заменил её образом своего дома, где он смеялся и общался с родителями. Его мать улыбалась, подавая ему с отцом на стол тёплый ужин.
Власть созданного между ними пространства давала образу такую силу, что Даниэл не смог удержаться, и двинулся дальше, используя это место, чтобы воссоздать часть своего прошлого счастья. Он танцевал со своей матерью, пока его отец играл на цистре, смеясь над их ошибками. Затем он позволил этой сцене растаять, перейдя к воспоминанию о дне, когда он играл для Кэйт на пороге, а она пела, вплетая свой голос в звуки его струн.
