Эти слова прозвучали так жестоко, что вызвали во мне протест и негодование! Наверное, со стороны мы выглядели как доктор и пациент. Доктор тщательно подбирал слова, чтобы мягко сообщить пациенту о его неизлечимой болезни, а тот яростно сопротивлялся и не желал признавать своего диагноза. Тогда я прибегла к последним, на мой взгляд, аргументам в пользу своей позиции:
– А как же построение гражданского общества? Модернизация семейной политики? С новыми поправками можно будет доказать манипуляцию детской психикой с целью настроить против родителя. Тогда и вы, и я сможем пересмотреть дело и вернуть детей! В каком государстве будут жить наши дети, если мы опустим руки? Это зависит только от нас! Мы не можем думать только о себе! Хочется изменить систему…
– Я вас понимаю, – ответил он, – сам не вижу сыновей уже четыре года. Дошел до Верховного суда, проиграл все иски. И тогда сказал себе: «Хватит!» Поступил в университет, начал читать Платона. Теперь важное место в жизни занимает учеба; пишу конспекты, курсовые, рефераты – тяжело, но доставляет огромное удовольствие. Собираю свою философскую библиотеку. Много читаю, хожу на тренинги по психологии. И я понял: никакие воспоминания, обиды, претензии, суды и прочее не могут мешать вам и мне отправлять родительские обязательства по отношению к нашим детям. Но только внутри себя. Ведь отсутствие и даже смерть родителя не устраняют, а зачастую только усиливают связь ребенка с ним… Я убеждаюсь в этом каждый день!
Слезы застилали мне глаза и мешали разглядеть очевидную правоту позиции Андрея. Я понимала в глубине души, что Андрей прав, но мне было безмерно жаль принять то, что моя связь с Ксюшей не найдет своего выражения, а останется жить, как собака, посаженная на цепь.
– Нет ни одного психологического приема, способного разорвать связь ребенка с отцом или матерью, чтобы не получить психологического инвалида. Светлана, наши с вами дети уже стали инвалидами! От этого никуда не деться. Давайте это признаем. Нам с этим жить до конца, – напоследок сказал Андрей.
После этой встречи я еще долго пребывала в растерянности. Для меня смирение Андрея было продиктовано отчаянием человека, испробовавшего все средства в своей борьбе. Я представила себя спустя четыре года, изможденной мытарствами и получающей все новые отказы в судах. Ксюше тогда будет семь, и она пойдет в школу без меня. А может, Рома к тому времени выполнит свое обещание и «закажет» меня? Может, только тогда я, наконец, пойму, что Андрей был прав?
