— Мы все поймем, — продолжала Хелен, — ведь мы же твоя семья. Если б ты только рассказал нам…
Правая рука старика находилась в неестественном положении, и материя куртки на ней превратилась в уродливую гармошку. Девушка знала, что Гарри чувствует, как леса на склонах долины манят его: его тело напряглось в попытке сопротивляться этому зову. Его как будто разрывало на две части, и эти направленные в противоположные стороны силы делали его только увереннее в себе и жестче, заставляя распрямлять плечи и крепче сжимать челюсти. На его лице было написано твердое намерение выполнить задуманное.
— Дедуль, ну пожалуйста…
Острые края каменной кладки впивались Хелен в бедра сквозь шорты, а ладонь левой руки ныла в тех местах, где она оцарапала ее о шероховатую каменную поверхность. В какой-то момент ее с головой захлестнули эмоции, а теперь она не знала, что говорить. Девушка чувствовала свое бессилие перед всеми этими правилами, которые ограничивают и регулируют общение между двумя взрослыми людьми даже в тех случаях, когда эти люди являются членами одной семьи. Так уж сложилось, что в разговорах с дедом ей никогда не хватало слов для того, чтобы объяснить что-то этому самому близкому ей на свете человеку.
— Бабушка здорово разозлилась, но через какое-то время это пройдет, — сказала Хелен. — Она просто беспокоится о тебе.
Раньше ей не нужно было много слов, особенно в разговоре с Гарри. Он всегда точно чувствовал, что она хочет сказать, всегда реагировал на выражение ее глаз, на смущенную, обожающую улыбку, на лучи солнца, блестевшие в ее огненно-рыжих волосах, и на прикосновение ее крохотной, доверчивой ручки. Но Хелен уже давно выросла из детского возраста. Став учительницей, она выработала новый способ общения — округлый и не затрагивающий внутренних чувств собеседника. Однако Дикинсон все еще понимал ее и знал, чего она ждет именно сейчас. Но это было для него слишком сложно и шло вразрез с его многолетними привычками.
Постепенно вибрирующий шум, заглушенный монотонным шумом леса, стих до такой степени, что его едва можно было различить вдали. Его отсутствие позволило услышать другие вечерние звуки — порывы ветра, шелестящие в ветвях берез, мычание коровы, призывающей быка в долине, песню жаворонка в лиловых зарослях вереска. Гарри насторожился, как будто прислушивался к голосу, который никто, кроме него, не мог услышать. От этого голоса выражение его глаз стало печальнее, но спина распрямилась еще больше, а руки напряглись, и одна из них крепко вцепилась в кожаный поводок.
