— Боялись, небось, ночью-то?
— Не, — сказал старший, — мы ж не спали…
— Огонь надо было жечь, — сказал средний.
— Это дело другое, — сказал я.
— А чего зря спать? — сказал младший.
— Конечно, — сказал я. — Когда мне приходится ночевать в лесу, я тоже мало сплю.
— А чего зря спать! — опять сказал младший, и я, не оборачиваясь, отыскал рукой его макушку и щелкнул в нее мизинцем, и мы все четверо засмеялись, потому что знали над чем…
1967 г.
Такого никогда не было прежде, но в тот день художнику Грачеву исполнилось сорок три, и жена принесла бутылку тракии, и они выпили ее — он с удовольствием, вслушиваясь в себя после каждого глотка, а жена виновато морщась и страдальчески хмуря лоб, потом он — тоже впервые — подал ей пальто, — малиново-седого цвета, с некрасивой сборкой в плечах, — и, когда помогал жене одеться, подумал, что он будет проклят, если не привезет теперь из Ленинграда какую-нибудь модную и красивую одежину для жены. Он так и подумал — «одежину», потому что пальто должно быть заграничное: свое всегда сидело на жене мешком.
Оттого что это решение хорошо, тайно и ладно легло ему на душу, Грачев не захотел, чтобы жена провожала его на вокзал, — ему надо было наедине додумать свое возвращение к ней с подарком.
Под навесом перрона роились предвечерние сумерки ранней весны. У купейного вагона, загородив подход к подножке, обнимались и горюче плакали от предстоящего расставания двое парней в одинаковых темных ватниках и серых кепочках с миниатюрными козырьками.
— Саш, понял? Как приедешь, так сразу отбивай телеграмму!
— Зарублено, Петь!
— А ей, падле, ни слова, Саш! Понял?
Они раз десять повторили это, не выпуская друг друга из объятий, а Грачев стоял и ждал, пока друзья доцелуются и доплачут.
Его купе было пусто. Копя и копя в душе какую-то неуемную радость, Грачев попросил постель, заплатил рубль, лег и быстро уснул. Он нечасто ездил и любил вагоны: при размеренных баюкающих толчках ему никогда там не снилась разведка боем и плен.
Была ночь, синий продолговатый свет в потолке вагона, мерное покачивание и ритмичный перестук колес, когда Грачев проснулся и увидел маленького генерала. Тот сидел напротив, тесно составив ноги в курносых ботинках, и лампасы на его темных брюках алели строго и назидательно. Грачев смущенно кашлянул и сел, а генерал поспешно убрал с прохода ноги и сказал тоненько, вежливо и весело:
— Здравствуйте! Что это вы все спите и спите!
— Да вот, понимаете, заснул, — виновато сказал Грачев и тут только полностью увидел и понял, что это — мальчик, суворовец.
