Последний сильный рывок – и Старик провалился в потайной люк по грудь. Лицо у него было – ну точь-в-точь что мордочка у лягушки, наполовину проглоченной змеей. Песок припорошил его черты, скованные паникой пополам со своего рода стоическим смирением.
– Айседора, – прохрипел старик. – Айседора. Айседора.
Хотя они оба знали, что он уже мертв.
Раненое крыло вывернулось под жутко неудобным углом. Странная Птица проверила его, взмахнув раз-другой – осознавая притом, что если какой-нибудь хищник в укрытии вдруг заметит ее невзгоду и бросится к ней, спасенья не будет, – и поднялась в воздух. Крыло тут же отозвалось болью.
С воздуха Старик, торчащий из ямы в земле, выглядел так, будто никогда и не было в нем ничего сверх головы, шеи и груди. Следя за ее воспарением снизу, он отчаянно махал ей выпростанной рукой и звал по имени, которое никогда ей по-настоящему не принадлежало. В шоке. В ужасе. Пока человек с лицом летучей мыши тянул его вниз.
Вскоре Старик стал всего лишь точкой внизу, такой несущественной. У людей были странные представления о благодарности, право – о том, когда стоит изъявлять ее, когда нет. Должна ли она быть благодарна за то, что Старик пленил ее? И что она должна чувствовать сейчас? Вопрос она облекла в птичью песнь, и в ней же – в песне той – крылся и ответ.
Воспаряя, она чувствовала, как имя «Айседора» покидает ее. И вот она снова – лишь Странная Птица, не нуждающаяся в каком-либо имени, угодном любителям имен, людям.
Компас внутри упрекал ее, говорил, что она должна полететь на юго-восток, покинуть город, но стоило ей попытаться изменить направление, как после первого же круга поверх руин внутреннего двора сильная боль разгорелась в ее крыле – и тогда Птица осознала, что досталось ей куда сильнее, чем она поначалу считала.
Крыло ушло в отказ. Выкрученное пульсирующей болью, оно больше не могло помочь ей контролировать высоту полета и поддерживать скорость. Внизу простирался двор, со всех сторон – незнакомая территория, укрыться – негде. Взмахнув здоровым крылом, она подалась к куцей рощице в дальнем конце двора. Борясь, дрейфуя, как мертвый лист, и снова борясь, Странная Птица ухитрилась совершить грубую посадку – вскрикнула, когда поврежденное крыло врезалось в холмик, затем резко взмыла вверх, крепко ухватившись за почерневшую ветку, и, не медля, нырнула в самую гущу зарослей в центре рощи.
Там, разгоряченная, страдающая от жгучей боли, Странная Птица подняла увечное крыло и оглядела двор. Она не видела ни Старика, ни человека с лицом нетопыря, напавшего на них. Даже люк в земле и тот будто пропал. Но она не доверяла ни тишине, ни отсутствию движения. Если лететь не получится – надо хоть как-то, по открытой местности, добраться до другого укрытия. Такого, где можно было бы восстановиться и исцелиться. Такого, где есть вода, прохлада и тень.
