- О каких отраслях хозяйства вы говорите?
- Нефть, химия, недра...
Гопкинс согласно кивнул головой:
- Кое-что мы об этом слышали. Нам кажется, что в наших интересах всячески поощрять деловые связи Штатов с Европой. Только... - он на мгновение умолк, испытующе посмотрев в глаза собеседнику, - мы не знаем, что вы будете делать с этими связями и со своими вложениями, если Гитлер зайдет дальше, чем мы предполагаем, - возьмет да и бросится на нас?
Ванденгейм пренебрежительно махнул рукой:
- Он никогда не пойдет на это первым.
- Но на это могут пойти его союзники - японцы. Тогда Гитлер будет автоматически втянут в войну с нами.
- Этого не будет! - энергично воскликнул Джон. - Мы сумеем удержать его от подобной глупости, а японцев удерживайте вы.
Наступила пауза. Гопкинс молчал. Нельзя было понять, одобряет он подобную мысль или осуждает.
"Чорт возьми, кажется и этот намерен играть со мною в прятки?" подумал Ванденгейм и безапелляционно заявил:
- Все, что я знаю о намерениях нацистов, а я знаю о них вполне достаточно, позволяет мне утверждать: Гитлер бросится на Россию. Это цель всех его приготовлений. А раз так, мы можем спать спокойно.
- Сталин не из тех, кто позволит Гитлеру легко сорвать плод, - возразил Гопкинс.
- Тем лучше, - радостно воскликнул Ванденгейм. - Значит, военная конъюнктура - на десять лет...
Гопкинс нервно повел плечами, почти тем же движением, как это делал президент, и проговорил тоном проповедника:
- Не стройте из себя вандала, Джон. Мне не хочется верить, что американец способен желать войны... Война не то средство, которым мы хотели бы решать наши споры. Война - это кровь, это гибель миллионов людей.
- Это не наши, а их споры; не наша, а их кровь - там, в Европе, махнул рукой Ванденгейм. - Какое нам с вами дело?! Пусть они истребляют друг друга. Нам от этого хуже не будет...
- А если водоворот втянет и нас?
- От нас зависит, дать себя втянуть в войну или нет.
- Вы говорите о возможности войны так, словно дело идет о том, будет ли лето достаточно теплым, чтобы поехать на купанья, - негромко, но внушительно произнес Гопкинс. - Хорошо, что наша беседа происходит без записи и свидетелей, а то нам жарко пришлось бы на ближайшей пресс-конференции.
Мысль о том, что их разговор действительно не стенографируется и, по существу говоря, можно говорить о чем угодно, подбодрила Ванденгейма. Уж не для того ли Гопкинс и напомнил об этом, чтобы вызвать его на откровенность?
