А вот и баня — крохотный досчатый барак в низинке за палатками. Едва переводя дыхание, мы вваливаемся в «раздевалку», некое подобие обыкновенного, насквозь промерзшего тесного коридорчика, и торопимся сдать одежду в дезкамеру.
— Быстрей! Быстрей! — покрикивают банщики, подгоняя нас. — Не дома у тещи!
На горьком опыте мы отлично знаем, что и в бане тоже совсем немудрено схватить солидную зуботычину и, толкая один другого, спешим, насколько нам хватает сил и сноровки. После загрузки дезкамеры нас перегоняют в другое, не менее «комфортабельное», помещение, со сквозными щелями и посвистывающими сквозняками, где нам предстоит пройти так называемую «санобработку». Один из банщиков берет на себя обязанности парикмахера. Раздав несколько бритвенных аппаратов с затупленными лезвиями, он безапелляционно дает понять, что на его «высокое мастерство» нам рассчитывать нечего и что совершенствовать его на наших скулах он отнюдь не собирается.
— Сами брейтесь! Мне и со стрижкой работы хватит!
И в то время, как мы до ссадин и крови безропотно скоблим свои обострившиеся скулы, он нас одного за другим поочередно задергивает к себе за перегородку. Только что от него возвратился Лешка. Он молча усаживается на пол рядом, и я не без удивления замечаю, как по его впалой щеке скатывается крупная мутная слеза. Расспрашивать его некогда. Сейчас моя очередь.
— Следующий! — не без достоинства возглашает новоявленный парикмахер.
Я усаживаюсь перед ним на ветхий табурет. Пощелкав для эффекта машинкой над головой, он, с похожим на пощечину звуком, с маху опускает ее на мой бедный череп и начинает пропахивать на нем первую борозду. Я испытываю такое ощущение, словно вместе с волосами с меня сдирают и кожу.
— Не беспокоит? — с насмешливым злорадством допытывается «маэстро».
Я не отвечаю. Раздраженный моим молчанием, он делает машинкой хитроумный поворот и, отнеся ее в сторону, с корнями рвет мне волосы. От боли у меня темнеет в глазах.
— Ну как, не беспокоит? — повторяет он снова свой коварный вопрос.
— Немного… — сдерживая крик, на этот раз невольно выцеживаю я.
— Терпи! Экая важность, ежели и выдеру половину. Теперь они тебе ни к чему, все равно вскоре подохнешь.
Вернувшись на свое прежнее место рядом с Лешкой, я считаю излишним допытываться у него о причине его слез. «Обработав» последнего, «парикмахер» с достоинством удаляется. Нам выдают по ложке какого-то неопределенного цвета, полужидкого вещества, именуемого мылом, и оставляют на время в покое. До выемки одежды остается не менее четверти часа. Устроившись кто на скамейке, а кто и просто на полу в маленьком, тесном и слабо освещенном карбидным фонарем
