Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь
– приписывают Некрасову.
Вроде бы всё есть у поэта: и признание, и уважение, и народность. И все-таки я не обмолвился, сказав, что Некрасов страдает и после смерти. В чем же дело? В определенный период Некрасова стали как-то теснить и отодвигать, по крайней мере, на третий план. В школьной программе он, конечно, оставался и остается, но как будто после «перестройки» вышел из моды, как всё причастное к революционному движению (хотя причастность к нему Некрасова весьма относительна). Министерство образования стало значительно реже предлагать на выпускных экзаменах темы сочинений по Некрасову. В школе, где я давно работаю, за 27 лет (до 2002 года, когда судьбу школьников стал решать лототрон) некрасовские темы были даны на экзаменах только три раза, причем до 1985 года, после него – ни разу. Естественно, учителя-словесники не могли не заметить этой тенденции и, учитывая ситуацию, при подготовке выпускников стали рассуждать так, как наши прогнозисты погоды: Некрасов на экзамене маловероятен. Практические выводы ясны, результаты – тоже. В середине учебного года пришла в 10-й класс нормальная девочка, обучавшаяся в другом городе. Некрасова она уже «прошла». Я на уроке попросил ее письменно изложить биографию поэта. После десятка слов о его детстве она одарила меня содержательным заключением: «Некрасов познакомился с Белинским. Он становился популярным поэтом. Затем долго болел и умер». Этим знания старшеклассницы исчерпывались.
В отношении к Некрасову в системе образования долго проявлялась какая-то странная нерешительность и сдержанность: так сказать, существовать позволим, но ограничим, и чтобы всё было в рамках дозволенного, «как бы чего не вышло». Александр Кобринский посетовал по поводу того, что в заданиях, составленных для Единого экзамена по литературе, поэма «Кому на Руси жить хорошо» представлена лишь одним вопросом: «К кому относится выражение „клейменый, да не раб“?» («Литература», 2002, № 46). Удивительная проверка знаний!
А за пределами системы образования еще и не то услышишь и прочтешь: «…столь нелепы, а порой и тошнотворны так называемые „народные типы“ русской классики, все эти некрасовские строители железных дорог…» (К. Кобрин. «Октябрь», 2002, № 3). Претенциозно и разухабисто. Читать такое стыдно и больно. Некрасов не играл, не лицемерил, когда писал о народе, не шокировал – он жил этим, мучился и не заслужил бестактно брошенных в него камней. Впрочем, камни брошены и во всю русскую классику. Можно, разумеется, объяснять нюансы нового отношения к Некрасову «переоценкой ценностей»; умная переоценка неизбежна и необходима, но не надо уподобляться персонажам басни Крылова, лягавшим и оскорблявшим состарившегося Льва.
