— Веди себя хорошо, девочка.
Матушка была в розовом.
Аккуратный строгий костюм, подобающий леди ее возраста. Прямая юбка на две ладони ниже колена. Жакет с перламутровыми пуговицами. Кружевное жабо белоснежной блузы.
Шляпка на гладких волосах.
Бледная помада.
Духи.
— Добрый день, — я отвела взгляд.
— Добрый день, дорогая, — матушка изобразила улыбку. Пальчики ее лишь сильнее сжали розовую сумочку. — Я рада видеть тебя в добром здравии.
Легкий упрек.
Ее речь была идеальна. И никто не сказал бы, что английский — вовсе не родной язык дочери Бегущего ручья.
— А уж я-то как рада, — я плюхнулась на жесткий стул и вытянула ноги.
Ноги гудели.
Это сколько миль я отмахала по побережью? С десяток точно. Левый сапог, кажется, прохудился. А правым я влезла в дерьмо. Не драконье. Лисье кажется. Или медвежье? Главное, что смердит. В горах оно как-то не ощущалось, а вот в помещении стало попахивать весьма выразительно.
Или это грязь?
Грязь начала подсыхать, скоро посыплется рыжими комками, обозначая мой след. А сейчас она покрывала и сапоги, и брюки. И на куртке тоже отметилась. Но это пятно я сковырнула.
— Ты давно ко мне не заглядывала, — матушка опустилась на край стула. Сидела она с прямой спиной. И сумочку на сведенные вместе колени пристроила.
Голову чуть наклонила.
В темных глазах ее виделся упрек.
— Времени не было. Работа.
Матушка покачала головой.
Играет.
Знает, что смотрят. Тот же Маккорнак и смотрит. Вперился взглядом, будто сличает нас… и да, похожи. Я и без него знаю, что кровь от крови и той, другой, правильной и белой, мне почти не досталось.
Я слишком высока.
Куда выше, чем положено быть женщине.
И кожа у меня смуглая. Не от загара, но сама по себе. Конечно, загар тоже имелся. Я, в отличие от матушки, не прячусь под кружевными зонтиками. Какие зонтики в горах?
Волосы темные.
Черные.
Толстые и густые. И коса у меня хороша. Мне за эту косу почти семьдесят баксов предлагали, но я отказалась. А когда тот урод вздумал настаивать, за косу схватив, сломала ему нос.
Матушка бы тоже… если бы никто не видел.
Но когда смотрят, она иная. Она милая. Хрупкая… и странно, как при том же росте, что и меня, у нее получается казаться хрупкой. Она своя, пусть в ее жилах нет ни капли белой крови, а вот я везде чужая.
— Конечно, дорогая, — матушка тянется, чтобы поправить прядку волос, которая по ее мнению лежит неправильно. Впрочем, во мне ей все кажется неправильным. — Но я рада, что с тобой все хорошо.
Отлично просто.
