Товарищ Навоз еще долго пересказывал свои неохристианские воззрения. Мы успели купить водку в Овощном, я угостил Стоунза дорогой сигаретой. Навоз скрылся у себя в подъезде, якобы за брошюрой по богословию.
— Слыхал, Навоза поперли с кабака, — капает Стоунз, ну вылитый Питер Лорре. — Пиздит, бабок нет, а я знаю, шо бабки есть. Знаешь скока пластика он продает?!
«Он… Он хо… Он хотел нас разорить!» Зернистое фото на листовке — кому-то перерезают горло. «Смерть неверным баранам!» И рядом повыше мирное объявление: «Музыка для армянских торжеств». Как говорится, лет двадцать назад подобное было бы немыслимо. В каком-то фильме звучали эти слова: «Он хотел нас разорить». Увидев сточную канаву с бурлящими ядовитыми щами, мы с Навозом говорили в унисон: «Кура». Теперь «Кура» — это зловещий кабак, откуда не возвращаются. А дрищущая ядовитыми щами фабрика перешла в руки бараньей нации. Навоз, конечно, работал в кабаке попроще, в обычном кафе с живым звуком, где покупают пиццу и пиво трамвайные попрошайки. «На заречной улице» его название, что ли…
С третьего этажа дробно просыпались козьи орешки джаз-рокового брейка. Голова Навоза в папахе натуральных волос вылезла из окна:
— Чуваки, минуточку терпения, и я к вам спускаюсь.
— Вот увидишь, он не вынесет закусить, — предостерег Стоунз, не вдаваясь в подробности, зачем вообще эта встреча, зачем им я. Если они просто рады меня видеть, не похоже. Выпьем, и Навоз скажет те же слова, что и шесть лет назад: «Отец, ты не меняешься. Это прекрасно».
Торгует планом Мудрец Моча. Саня Пивнев — необычайно важный для России человек. Стоунз никак не отреагировал на «мудреца мочу». Мне припомнилась его сдержанная реакция на рассказ про мальчика, который писался под парту: «Ну и шож-…бывает», — строго вымолвил Стоунз'77, дав понять, что тема эта ему не по душе.
Навоз видимо ест. Кто может быть там наверху, кроме него, не представляю. Он не приглашает меня в гости с семьдесят девятого года. И, я думаю, когда мы выпьем и спровадим Стоунза, он в очередной раз расскажет, почему. Дело в том, что Навоз уже был однажды взят живым на небо — его вызывали в КГБ. В любимой песне Навоза есть слова: Someone dance to remember, someone dance to forget. Олег Возианов не хочет забывать свою прогулку по лунной дорожке в летающую тарелку, где ему пришлось ответить на несколько вопросов…
— Шо Сермяга?
Каждое «г» Стоунз выговаривал с жарким выдохом, любуясь своей неисправимостью, мне бы так. Обдумывая ответ, я принялся разглядывать кирпичи цвета спекшейся крови, хмурую стену. Болезнь и музыка мешали мне сосредоточиться. Дом Навоза, здание послевоенной постройки, казалось, сейчас пойдет трещинами от бесконечных «тррр-пум-пум» и произойдет
