Геринг: - Хорошо. Теперь послушайте. Поскольку вся эта проблема разрешена и ликвидирована всякая опасность волнения или возбуждения - ведь это и был источник всякой реальной опасности, - люди в Англии и всюду должны быть благодарны нам за очистку атмосферы.
Риббентроп: - Совершенно верно. Если эта перемена и повлечет за собой некоторое возбуждение, то это пойдет лишь на пользу англо-германскому сближению. Под конец нашей беседы я сказал Галифаксу, что мы честно стремимся к сближению. На это он ответил мне, что несколько обеспокоен относительно Чехословакии.
Геринг: - Нет, нет. Об этом не может быть и речи.
Риббентроп: - Я говорил ему время от времени, что у нас нет ни интересов, ни намерений предпринимать что-либо в этом направлении. Я заявил ему, что если с нашими немцами там будут прилично обращаться, то мы, безусловно, придем к соглашению и никогда не покусимся на Чехословакию.
Геринг: - Правильно, я тоже уверен, что Галифакс весьма благоразумный человек.
Риббентроп: - Мои впечатления от обоих - Галифакса и Чемберлена превосходны. Галифакс полагал, что в данный момент здесь могут возникнуть некоторые затруднения в связи с тем, что в глазах общественного мнения все происшедшее покажется решением, навязанным силой, и прочее. Но у меня сложилось такое впечатление, что каждый нормальный англичанин, человек с улицы, спросит себя: какое дело Англии до Австрии?
Геринг: - Разумеется. Это совершенно ясно. Есть дела, которые касаются народа, и другие, которые его не касаются...
Риббентроп: - Знаете ли, когда я последний раз беседовал с Галифаксом, у меня сложилось впечатление, что он не возражал бы на какие мои аргументы.
Геринг: - Отлично. Мы встретимся здесь. Я очень хочу повидать вас. Погода здесь, в Берлине, чудесная. Я сижу, закутанный пледом, на балконе, на свежем воздухе, и пью кофе. Вскоре мне предстоите выступать. Птицы кругом поют... Это грандиозно!
Риббентроп: - О, это чудесно!
7
Бережно, методически Энкель брал из папки лист за листом и, держа его за угол, поджигал от поленьев, догоравших в полуразвалившемся очаге пастушьей хижины. Это был последний привал бригады, до которого ей удалось довести свой транспорт. Дальше - через перевалы и пропасти Пиренеев предстояло итти пешим порядком: в баках автомобилей не осталось ни литра бензина. Разведывательный эскадрон Варги был спешен, кони расседланы. В самодельные люльки уложены раненые...
Нелегко было жечь собственное сочинение, плод походных раздумий и бессонных ночей, но рука Энкеля не дрожала и черты его лица сохраняли обычное выражение спокойной сосредоточенности. Он не торопился и не медлил, прежде чем взять очередной лист. Он совершенно точно знал, сколько времени есть еще в его распоряжении, чтобы уничтожить свое детище, - на то он и был бессменным начальником штаба бригады.
