– Снаружи темно и дождь, – рассудительно сказал мальчик. – Если до утра никого не будет, пойдём – сами поищем.
– Есть охота, – сказал мальчик, закашлялся и процитировал. – «А в тюрьме сейчас ужин – макароны». Не жалеешь, что со мной сбежала?
– А сам? – вопросом на вопрос ответила девочка.
– Я что – у меня выбора не было. – и он снова процитировал с восточным акцентом: «Слюшай, Лёшик, савсем взрослый стал, да? Зайдёшь ко мне после занятий, ырыски кюшать будем…» Пусть теперь на ощупь свои ириски «кюшает», козёл!
– Вот и у меня не было. Сестра брата не бросает.
– Дура ты, Леська, – пробурчал мальчик. – Сейчас бы сидела в тепле, сытая. С Машкой Зацепиной языками бы трепали.
Девочка рассмеялась.
– Это ты, Лёшка, дурак. Да я никогда так счастлива не была, как за эти три недели. Раньше смотрела в окно: ну улица, ну облака, ну звёзды. А теперь, – она помедлила, но продолжила. – Я лучше здесь голодать буду, чем обратно в детдом вернусь.
– Это что еще за детский дом у нас в окрестностях завёлся? – спросили тихонько у меня за спиной.
Я вздрогнул и обернулся. Совсем рядом стоял Комар. На губах его была ироническая улыбка.
– И как эта мелюзга в Зону пролезла? – продолжил Комар шепотом, загибая пальцы. – Контрольная полоса, колючка, забор, минные поля. Это не считая патрулей и датчиков движения.
Я пожал плечами.
– Ну так пошли – спросим, – предложил Комар, впрочем, не трогаясь с места. Я подумал, спрятал пистолет в карман и мимо него зашёл в сарай.
– Ох, Немой, – усмехнулся за спиной мой напарник. – Погубит тебя однажды твой пацифизм.
Внутри и увидел двух испуганных детей, чумазых и давно нечесаных. У курносой девочки торчали две растрёпанные косички.
Одета она была в выцветший, в грязных пятнах, когда-то ярко-желтый сарафан и черные босоножки. На мальчике была засаленная ветровка на несколько размеров большего щуплого тела, кое-где рваные, потёртые джинсы и стоптанные кроссовки на босу ногу. Довершал композицию пистолет, направленный мне в грудь, который мальчик держал двумя руками.
– Вы ОН? – спросил пацан.
День пятый или место, где мы нелишние
Лёшка и Леся не были кровными братом и сестрой. Оба лишились родителей ещё в младенчестве и ничего не помнили в своей жизни, кроме обшарпанных стен и потрескавшихся потолков детдома на окраине Свердловска. Как они сблизились, как объявили друг друга братом и сестрой, они и сами толком не помнили. Просто однажды они встали плечом к плечу и с тех пор шли по жизни вместе. А жизнь у них была – не сахар. Хлебнули оба: и в еду им плевали, и избивали впятером на одного, и голых запирали в неотапливаемой пристройке. Некоторые воспитатели смотрели на всё это равнодушно, некоторые пытались бороться. Но наступал вечер, и они уходили домой, к семьям, оставляя и так брошенных детей одних. И в темноте палат или в неясном мерцании дежурного освещения, забывались все законы, кроме одного – закона волчьей стаи.
