Мимо толпы чужих проходят,
Их шаги мои уши полнят,
Мои чувства — и мои страхи —
Монотонность их притупляет.
Я их вздохи слышу, смотрю я
В мириады их глаз безликих —
И внезапно огонь моей скорби,
Как зола на снегу, остывает.
[8]Этот небольшой стишок есть осознание того, что ты один среди многих других своего рода — очень важное, может быть, самое важное, по крайней мере с точки зрения равновесия разума — осознание того, что ты член многочисленного человечества с его многообразными нуждами, проблемами и чувствами, не какое-то уникальное создание, а один из множества себе подобных; подозреваю, что это самое важное осознание для всех нас именно теперь, при любых обстоятельствах, но особенно — сейчас. Момент осознания того, что мое существование и моя судьба могут раствориться так же легко, как зола, разбросанная в сильный снегопад, восстановило для меня, при совершенно других обстоятельствах, мое переживание в Кельнском соборе. И мне кажется, что оно было продолжением этого переживания, его развитием: сначала — касание мистической руки одинокой страдающей головы, затем — мягкий урок или демонстрация того, что голова, несмотря на достигший пика кризис, остается тем не менее одной головой — в толпе других.
Вернувшись из Европы, я еще год должен был ходить в школу университетского городка Сент-Луиса. Жизнь стала немного легче, чем раньше. Прежде всего помогла школьная газета — по просьбе преподавателя английского, попросившего меня рассказать о моих путешествиях по Европе, я написал серию статеек, ни одна из которых не упоминала ни чудеса в Кельне и Амстердаме, ни сам кризис; тем не менее, это позволило мне занять определенное положение среди сотоварищей — не только как самого робкого в школе, но и как единственного, кто путешествовал за границей.
Я по-прежнему не мог громко говорить в классе. И учителя перестали спрашивать меня, потому что если меня спрашивали, я мог издавать только едва слышные звуки — горло буквально деревенело от панического страха.
А что касается той самой фобии, фобии пугающей природы мозговой деятельности, то она больше никогда не возникала.
Позвольте привести вам еще одну откровенную правду. Я никогда не сомневался в существовании Бога, никогда не пренебрегал возможностью преклонить колени для молитвы, если ситуация (а они возникают часто) кажется, с моей точки зрения, достаточно критической, чтобы заслуживать внимания Господа, и, как хотелось бы, Его вмешательства.
