Дальше, однако, началась чистая фантастика. Кандидату в депутаты надлежало составить автобиографию для предвыборных листовок, которые расклеивались по городу, не говоря уж обо всех мыслимых и немыслимых анкетах. Мама Таня подошла к этой проблеме творчески. Во-первых, убавила себе семь лет по сравнению с паспортными данными. Во-вторых, превратила трех мужей в одного-единственного, взяв у первого революционное прошлое, у второго — звание профессора (и умолчав о том, что они оба расстреляны), а у третьего, также на тот момент уже отпавшего, правда по сугубо личным мотивам, — участие в Великой Отечественной. Чтобы не оскорблять памяти двоих и чести третьего, она дала интегрированному бывшему супругу фамилию своего многолетнего — при всех браках — любовника. При самой поверхностной проверке такой анкеты тете предстояло отправиться не в горсовет, а на Колыму, — но ничего так и не проверили, и она благополучно была избрана и провела свой срок во власти.
Вопреки этой виктории семья в связи со смертью Сталина возликовала. Чтобы отпраздновать радостное событие, не возбуждая кривотолков, мать единственный раз в жизни справила масленицу: евреи-адвокаты вовсю поедали блины с красной икрой и — непонятно и несколько обидно для меня — невероятно веселились.
Мне было шесть с половиной лет, и я был убежденным сталинистом.
Конфликты начались в день смерти Сталина. Мы с Катей гуляли по солнечному, но почему-то хмурому снежку, слушали траурную музыку из репродукторов, плакали. Катя была финкой, вся ее семья прошла через лагеря, а сама она попала в домработницы после исключения из школы. Из школы же ее выгнали за то, что, будучи не больно грамотна, она написала на доске вместо «Ленин — рабочий вождь» «Ленин — рабочий вошь». В детстве я немного говорил по-фински, да и по-русски проскальзывали у меня финские смягчения и пришепетывания.
Я велел Кате купить мне фотографию Сталина. Красивую такую фотографию, в застекленной рамочке. А по возвращении домой повесить на стену над моей кроватью. Правда, мать, вернувшись с работы, сорвала фотографию и куда-то запрятала (мне кажется, что просто выкинуть ее она все же не решилась). Я устроил скандал, мать проявила неожиданную твердость. На следующий день была куплена и повешена новая фотография Сталина — и история повторилась. Не помню, на чем мы с матерью в итоге пришли к компромиссу — наверное, на каком-нибудь особо роскошном географическом или историческом атласе, которые я тогда с великим рвением штудировал.
