В классе я вполне освоил роль полулидера-полушута, которую в самых различных кругах сохраняю и по сей день, — я хулиганил, срывал уроки, мою мать начали терзать на родительских собраниях, и терзать тем обиднее, что постоянно расписывали ей мои уникальные способности, которые, дескать, пропадают втуне. В дальнейшем все это, включая и отношение преподавателей ко мне, приняло вовсе анекдотические формы: исписав мой дневник замечаниями и вызовами в школу, на меня завели персональный кондуит, в который после каждого урока вносилась оценка по поведению; меня выгоняли из класса на полгода (химик Борис Соломонович, уверявший мою мать в том, что я чрезвычайно похож на его родного брата: «Мы тоже думали, что он сядет в тюрьму, а он пошел токарем на завод — и ничего, выправился»); замечания в дневнике отличались абсурдностью и безграмотностью: «Уважаемые родители! Я не хочу больше иметь вашего сына на уроках черчения. Владимир Аронович», и тому подобное.
Тот же Владимир Аронович выставил мне итоговую тройку (в седьмом или в восьмом классе, не помню) лишь после того, как к нему пришли депутацией наши отличники — Портер, Рабинович и Френкель — и сказали: как вам, аиду, не стыдно губить другого аида. «Топоров не аид, — гневно встрепенулся Владимир Аронович. — Я смотрел запись в журнале. Он русский!» — «А вы не в журнал, вы на него самого посмотрите», — вразумили отличники, и искомая тройка была выставлена.
Математику у нас вела классная руководительница — вела, насколько я в своем невежестве мог судить, ни хорошо, ни плохо. Преподавая нам, она и сама заочно заканчивала педвуз. На ее уроках я бездельничал и томился, как и на всех остальных, но вел себя потише: флегматичная прибалтка Линда Антоновна не давала поводов для травли. Может, поэтому она меня скорее любила. Да и помнила по пятому классу отличником. Вернувшись с очередного родительского собрания, мать со смехом и слезами пересказывала мне его течение.
— На отлично учатся у нас Портер, Рабинович и Френкель. Но я хочу поговорить с вами о Топорове…
— А что у Гриши по географии? — перебивал ее Портер-старший, полковник в отставке.
— Гриша круглый отличник. А вот Витя Топоров…
— А что у Гриши по истории?
— Гриша круглый отличник. А вот Топоров почему-то…
— А что у Гриши по ботанике?
И так далее, на протяжении всего собрания.
Так или иначе, она заставила меня писать олимпиадное сочинение по математике — вместе с отличниками. К собственному изумлению, я прошел на районный тур, а оттуда — на городской. Городскую олимпиаду я выиграл уже единолично — диплом первой степени давали за пять задач, а я решил шесть, причем за полтора часа вместо отпущенных пяти. Как это получилось — не знаю.
