Он взял одну из ее грудей в ладонь и рассмотрел с внимательностью профессионала.
— Очень красивые, — подтвердил он. — И числом две, что особенно радует.
— Так почему же ты, наконец, не сдашься и не переспишь со мной?
— Потому что ты кривляешься, преодолевая природную стеснительность. Более того, ты девственница.
Кривляния я могу простить, потому что их ты перерастешь. Но девственность — никогда. Кстати, не хочешь надеть блузку?
— Не-ет. Вряд ли. Как знать? Может быть, когда-нибудь в тебе заговорит естественное желание — и ба-бам!
— Ба-бам?
— Лучше, чем «трах». Давай налью еще кофе.
Она наполнила его чашку, а со своей подошла к краю хоров и, облокотясь о перила, принялась задумчиво осматривать неф церкви.
Черри была ближайшей соседкой Джонатана, и жила она вместе с прислугой в большом и нелепом особняке в четверти мили по дороге. Они на пару оплачивали содержание искусственного песчаного пляжа, соединявшего их владения. Ее отец, Джеймс Мэттью Питт, юрисконсульт крупной компании, купил поместье незадолго до смерти, и Черри очень понравилась роль хозяйки. На время своих отлучек Джонатан вверял ей присмотр за домом и оплату счетов. У нее был свой ключ от дома Джонатана, она приходила и уходила, когда хотела, пользуясь то его библиотекой, то — заимообразно — его шампанским для своих вечеринок. На эти вечеринки он никогда не ходил, не имея ни малейшего желания сводить знакомство с раскрепощенными молодыми людьми ее круга. Само собой разумеется, Черри ничего о Джонатане не знала — кроме того, что он преподаватель и критик-искусствовед и, насколько она знала, довольно обеспеченный человек. В подземную галерею ее никогда не приглашали.
Их флирт мало-помалу перерос во все более мощный натиск со стороны Черри и все более стоические отказы со стороны Джонатана. Все строилось на негласной договоренности, что задача Джонатана и сводится к тому, чтобы постоянно ее отшивать. Если бы когда-нибудь он в этом не преуспел, она была бы совершенно ошеломлена. Их битва никогда не утрачивала некоторой толики шарма — обе стороны вели ее изобретательно и с юмором. Их отношениям лишь добавляло остроты то, что некая отдаленная возможность все же маячила на горизонте.
После затянувшейся паузы Черри, не оборачиваясь, сказала:
— Понимаешь ли ты, что я единственная двадцатичетырехлетняя девственница на всем Лонг-Айленде — не считая паралитичек и, возможно, кое-кого из монахинь. И виновен в этом ты. У тебя есть долг перед человечеством — распечатать меня.
