Дашков в ответ что есть силы крикнул:
— Не быть ей в моей избе, не езжать на моих конях! Она только тогда будет в доме, когда по моему носу черви поползут!
А как-то ночью Настасья Дашкова пришла к Ивану Алексеевичу уговаривать его удержать дочь.
— А мне, — ответил Шкунов, — если жених невесте по мысли — с богом! Этак-то вот и скажи Тимофею Никифоровичу… Я не то што перечить — сам зачну Феньку уговаривать, назло богачу, толкну дочь за вашего Гришку.
После прихода Настасьи у Фени прибавилось горя. Она сама боялась идти в дом Дашковых. Если Григорий и увезет к себе, то жизнь ее будет не сладкой.
К Шкуновым на следующий день после Настасьи пришла Евдокия — тетка Фени — и наплакалась на ее завывания.
— И мое житье, дитятко, — утешала она племянницу, — было нищенское. И все же я не пошла за немилого. Скрывай, што ты думаешь, а свое делай. Мил тебе Григорий Дашков, ступай за него. Не примет Тимофей Микифырыч сегодня, завтра сам позовет. Только молчи, таковска бабья доля. А они поглумятся, но на куски-то тебя не разорвут, а ты обеими руками держись за Григория, коли он тебе люб. Держись и ни о чем не думай.
…На другой день, тайком, на дашковские гумна прибежала Феня повидать Григория. И в последний раз, прощаясь, сказала:
— Коли любишь, приезжай в воскресенье воровать.
Уговорились, где Григорий поставит лошадь, и, убегая, Феня не один раз повторила:
— Приду, приду…
В воскресенье Григорий ждал Феню у инотарьевского гумна. Из дома он уехал без помех, в глухоночье. За деревней стояла тьма непроглядная. Из окон кое-где таращились тусклые огоньки. Григорию чудились чьи-то голоса, но вот все ближе и ближе послышались шаги. «Она!» — подумал Григорий. Подошел к лошади, поправил сбрую, расправил вожжи. Лошадь навострила уши.
К старому сенному сараю, где Инотарьев сложил снопы, подошла Феня. Она молча протянула Григорию руку:
— Не раздумал?.. Едем куда глаза глядят.
На другой день хватились Дашковы сына, а его и след простыл. С ног сбились, разыскивая Григория. Тимофей Никифорович выходил из себя: «Не дам венчаться». Настасью прогнал к священнику, наказывал: «Григория со Шкунихой не венчать». В полдень к Шкунову явился сам. Накричал на Ивана Алексеевича, пригрозил — работы не даст.
Через двое суток влюбленные обвенчались в Монастырщине. Когда об этом узнал Тимофей Никифорович, он проклял их жизнь:
— Не дай им, господи, ни счастья, ни талану!
Год Григорий прожил с Феней в доме Ивана Алексеевича. Молодому Дашкову тошно и тесно казалось в бедной семье. Он привык к отцовскому делу, скучал по дому. В одно из воскресений к Григорию пришла мать и сказала:
