Что ж, хорошо, что в какой-то момент мы оказались сильнее природы.
Чем дальше мы отлетали от черты города, тем меньше становились огни, пока не пропали совсем, оставляя внизу только темноту. Нужно ли говорить, что дальше в пялиться в иллюминатор было довольно бессмысленно. Мой взгляд уткнулся в Рубана, что откинулся на кресле в попытке подремать.
— Имей совесть, Ротт, — лениво пробубнил он себе под нос, когда я прочистил горло и уставился прямо на него.
— Кто бы говорил, — я покачал головой. — На твоем месте я бы боялся засыпать, — мой взгляд снова упал на темный иллюминатор. — Мало ли. Вдруг приснится сотня мертвецов… ну, тех, что ты убил, может, помнишь?
Рубан тяжело вздохнул и выпрямился на кресле.
— Мне много кто может сниться, Марк, — мужчина посмотрел мне в глаза. — Твои руки не чище.
— Вряд ли это оправдывает кого-либо из нас.
Он фыркнул.
— В точку, пацан, — мужчина нахмурился и закусил губу. — Никто от тебя ничего не скрывал. Ты был осведомлён о рисках и всё равно пошел на сделку. В конце концов, они все равно бы долго не протянули.
— Цинично, — я хмыкнул. — Впрочем, не знаю, чего я ещё ждал.
Рубан тоже уставился за борт.
— Мы уже об этом говорили. Сто пробужденных — слишком большая сила, чтобы её не заметили. Мне жаль, что так вышло. И я понимаю, почему ты не хочешь брать на себя ответственность за это, — мужчина пожал плечами. — Можешь считать, что я несу этот груз за двоих, если тебе так будет легче.
Я не знал, что ему ответить. С одной стороны, я не верю, что этот вопрос нельзя было решить менее радикальным способом. С другой же… он прав — я понимал, на что иду, и лично рискнул их жизнями. При этом, сколько бы я не выдавливал из себя раскаяние или хотя бы что-то похожее на скорбь… получалось не очень.
На душе стало гадко. Возможно, тот факт, что помятый УБИшник с недельной щетиной в какой-то степени превосходил меня по моральным качествам, слишком сильно уязвил моё самолюбие.
Я решил отогнать от себя эти мысли.
Наступила небольшая пауза, Рубан о чём-то задумался. Его покрасневшие от депривации сна глаза замерли на месте и в таком положении больше напоминали две блестящие стекляшки.
Стало так тихо, что гул самолета начал казаться раза в два более громким, чем раньше.
Меня это начало раздражать, и я тихо заговорил снова:
— Соболезную.
Рубан удивленно приподнял брови, не совсем понимая, о чем я.
— Баркер, — я хрустнул костяшками пальцев. — Знаю, что она погибла.
Агент поднял на меня глаза и сглотнул ком в горле. Отвечать он не стал. Я нахмурился, осознав, что попытка разрядить обстановку получилась не очень, и обернулся назад.
