— Пронять, пожалуй, и не проймёт, — отозвался брат задумчиво, — но чутка английских любезностей хапнуть можно.
— И буров прижать, — отозвался я в тон.
— Не без этого! Так… надо нашим сказать, что есть у нас, оказывается, и такие, пробританские мнения. А то ведь народ и не знает!
— Сам Пуришкевич! — уважительно басил ломовой извозчик, более похожий на циркового медведя, смеху ради обряженного в нарядную поддевку. Рослый, кряжистый, заросший волосом по самые глаза, он возвышался над толпой чуть не на две головы, и голос его разносился далеко окрест гудением Царь-колокола.
Прихватив своего тщёдушного спутника за плечо, ломовик ледоколом пёр вперёд, не замечая страдальческого выражения и явно выраженного нежелания идти куда бы то ни было. Обтекая от жары и шумно вздыхая, ведомый едва успевал переступать ногами, не делая, впрочем, попыток вырваться.
— Ён за народ, — вещал великан тяжёлым басом, и голос его разносился далеко, легко заглушая шумы, и кажется, даже и сами запахи Московского Сенного рынка, — за правду!
— Да иду же, иду… — страдальчески отозвался второй, по виду типичный прикащик в мелкой заштатной лавчонке, обслуживающей мещан из тех, которые победнее, — плечо-то отпусти, чортушко! Раздавишь!
— Ась?! — озадаченно уставился на нево ломовик маленькими колючими глазками, — А-а, ты эта… извиняй!
С виноватым видом обтряхнув дружка, великан не прекращал гудеть колокольно, оповещая всю округу о радетеле за народ господине Пуришкевиче. Который, значица, Владимир Митрофанович.
Кажется, весь уже рынок в курсе политических предпочтений и вояжа колоритной парочки, и хотят они это слышать, не хотят ли… дело десятое. Впрочем, народ здесь привычный ко всякому, многажды битый жизнью и не раз — полицией.
— Кхе, — вытянув карманные часы, извозчик не без труда определился со временем, страшно щурясь и собирая на лбу тяжёлые мыслительные морщины, — давай-ка поспешим, Ванятка…
— Ён раньше в Русском Собрании был, — широко шагая, рассказывал ломовик, оповещая приятеля и весь рынок разом, — а потом и расплевался. Грит, ничево там и руссково нет, окромя названия! Ну и своё, значица, задумал — штобы с народом, а не с господами. Русский народный союз имени Михаила Архангела, во!
— А полиция? — опасливо осведомился благоразумный Иван, переходя с трусцы на шаг и потея уже не от пробежки, а от политической нервенности. Потому как и тово… оно ему надо? За политику?
— А што полиция? — не понял ломовик, притормаживая, — А-а, да ты не боись! Господин Пуришкевич, он же не супротив царя-батюшки, а токмо супротив бояр. А то ишь! Взяли за привычку!
