Она бросилась к нему. Бежала, а сердце тревожно стучало, часто и больно. Упав на колени рядом, она осторожно перевернула его лицом вверх. Демон со стоном пошевелился. Он весь был изрезан, несколько стальных игл торчали в теле, а еще Самаэль странно дымился.
— Демон! — Настя радостно наклонилась к нему в ответ на стон.
Он с трудом открыл глаза. Они были почти желтыми, с вкраплениями карего.
— Твои глаза! — не сдержала она удивления. А потом поспешно спросила: — Как помочь тебе?
— Не надо.
Он снова опустил веки, явно страдая от боли: судорога пробежала по лицу.
— Я должна уйти от тебя! — вдруг вспомнила она, подумав, что черпает из него силу и мешает ему восстановиться. Но он крепко схватил ее за запястье и остановил.
— Нет. Останься. Я слишком устал.
— Демон! Ты не понимаешь. — Слезы полились, едва она поняла по его взгляду, что на самом деле происходит. — Ты слабеешь из-за меня!
— Останься. — Он с такой силой держал ее, что не вырваться.
— Прошу тебя! — Слезы капали с ее подбородка на него. — Умоляю, Самаэль! Не умирай. Дай мне уйти. Прошу!
— Это ничего не изменит, — он с трудом сглотнул, — посмотри на меня. Им нужна была жертва. И они ее получат.
Она запустила было руку в его волосы, но вскрикнула, уколовшись о колючки венца, обвивавшего его лоб.
— Нет! Это была моя жертва! Моя!
— Прости. Но я так решил. Взять твою жертву на себя. Я не хочу выбирать между тобой и остальными. Я растворюсь в небытие. Время остановится, наконец прекратит тикать у виска. Капли часов перестанут бить меня, годы и века перестанут мелькать перед глазами. Все остановится. Все прекратится. Все станет далеким. Кроме любви. Я стану любовью. Я стану тобой, стану Им. Я буду всем и ничем. Невесомость без мыслей, без власти, без чужих душ. Кроме любви, твоей любви. Я не один, ты не одна. Я стану твоим дыханием, ветром в волосах. Буду снегом на твоих ресницах. Дождем, ласкающим твои щеки. Я не один, если ты будешь. Если ты будешь, Настя. Останься. Я так хочу.
Он терял личину человека. Под ним простирались перебитые крылья, которые догорали и осыпались в пепел подобно тлеющим головешкам бревен. Его лицо тоже серело, словно проступал пепел лет, покрывалась трещинами кожа. Под человеческой личиной обнажалось лицо демона. Зачем он говорил ей, что страшен? То было лицо павшего героя, измученного, уставшего грешить, жаждущего прощения и не находящего его. Это было олицетворение борьбы, смятения, страсти, боли, отчаяния и безнадежности. Он был прекраснее всего, что она видела когда-либо, и оттого пугал ее своим совершенством. Но прекрасное лицо, мелькнув на мгновение, стало сереть и покрываться пеплом. Ей казалось, он вог-вот осыплется. Она рыдала так сильно, что, казалось, выплачет сейчас все слезы, что были ей уготованы судьбой. Слезы капали на него и, шипя, испарялись, будто он был раскален. Но она прижимала к своей щеке его руку, чтобы последний раз почувствовать его прикосновение, его настоящее прикосновение. Пепел с его кожи прилипал к ее мокрым щекам и губам.
