Заметки на биополях | страница 66



Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность,
Что у вас за чем.

И после этого Саша Аронов стал неиздаваемым, опальным. Но – никогда не кричал об этом на улицах. И не стал одной из знаменитых жертв режима. Которых впоследствии все-таки благодетельствовали.

А повезло ему, наверное, – два раза.

Песня на его стихи, которую давно пели на московских кухнях – с другой мелодией, – стала известна и любима всеми, уже с музыкой Таривердиева, после триумфального выхода на экраны «Иронии судьбы». «Если у вас нет собаки…» – пел Мягков, – «Когда у вас нет собаки…» – обожая эту стилистическую неправильность, пели мы как гимн московской андеграундной интеллигенции.

Потом Саше, отнюдь не с первого раза, повезло с женой. Сначала у него были две жены, но как бы и четыре: первая-третья и вторая-четвертая. Вот так он женился, разводился и снова женился. Но потом…

Когда-то он учил ее литературе в школе. Прошли годы. Она, ярко-красивая женщина, художница, встретилась ему снова (после второй-четвертой), и оказалось, что ее детская любовь по-прежнему жива. А то, что у нее рос сын, стало огромной радостью. У Саши (как и у Слуцкого) не было своих детей. Он любил и воспитывал Таниного сына. Тот сейчас куда более известен, чем Саша. Это прекрасный актер Максим Суханов.

Я не знаю, какую роль в становлении Максима как актера сыграл Александр Аронов. Но убежден: что-то он ему про жизнь объяснил. Иначе откуда такая зрелость, сразу проявившаяся в молодом артисте, такое знание того, что он вроде бы не может знать? Талант? Ну конечно, но талантам, как известно, надо помогать…

Саша помогал многим. Не имея ни одной своей собственной книги почти до пятидесяти лет, он любил чужие удачи и щедро напутствовал и печатал в «Московском комсомольце», где проработал полжизни, тогда еще молодых поэтов: Александра Еременко, Ивана Жданова, Андрея Чернова, Евгения Бунимовича, меня…

Мы не успели его отблагодарить. Хотя любили и любим Сашу, Александра Аронова, и его стихи.

…И да, он был первым настоящим, «взрослым» поэтом, которого я увидел в свои семнадцать лет.

Тогда «Московский комсомолец» располагался на Чистых прудах. Про Аронова – я уже знал несколько его стихотворений и песен на его стихи, самозабвенно перевираемых исполнителями-журналистами на московских кухнях. Причем если Окуджаву, Галича, Высоцкого и Кима пели практически на всех этих населенных тараканами островках свободомыслия, то Аронов был только нашим, паролем и гордостью нашего островка (впрочем, разраставшегося в пространстве, благодаря в том числе и многочисленным журналистским командировкам).