— А не согласится ли запоздалый путник, — к разговору подключился следователь, и голос его источал мед и елей — продать нам немного этого замечательного зелья? Вы, я так понимаю, местный? Из деревни что неподалеку?
— Э-э-э… Вы правы, сударь, я из Топкой Пали и это действительно неподалеку. А вот что до «продать»… Понимаете, эту бутыль я должен передать как гостинец господам к которым…
— А выпить? У костра? У нас хлеб, колбаса…
— И щука! Глядите, сударь, какая рыбина!
— О! — незнакомец одобрительно осмотрел щуку, висевшую на бечевке возле шалаша, — такого зверя надо бы на угли…
— Так сгорит же!
— А его сперва в глину закатать надобно. И, опять же, травки здесь растут которые тоже можно бы… Эм-м-м… Ну, разве что, по стаканчику…
Размеры бутыли были воистину чудовищны; сразу стало понятно, что и «по стаканчику» и даже «по два стаканчика» не нанесет ее содержимому ни малейшего ущерба. Фигаро довольно щурился, вытирая губы — самогон был страсть как хорош: крепок как алхимический спирт, чист как помыслы монаха и не имел даже следов дрожжевого запаха. Тут же было решено запечь щуку как можно быстрее, поскольку, как выразился ночной гость, «…рыба она как баба: чем свежее, тем лучшее».
Гость представился Фанфурием Гузликом, помощником старосты Топкой Пали, чем привел Гастона в неимоверный восторг.
— Так вы мой коллега! Ну надо же! За это нужно всенепременно…
— А, господин Матик! — Гузлик важно кивал головой, — знаем, знаем… Суръезный человек!.. А теперь жабры… И вот этой травки ей в брюхо — для запаху…
…К тому времени как щука была готова, вся троица была уже не вполне транспортабельна, однако кулинарный талант господина Гузлика оценила по достоинству.
— М-м-м! Фот это фа! Фкуфнейфая фефь, фто я ел!
— О-о-о!..
— У-у-у!..
Под самогон и стоны блаженства щука была уничтожена до косточек, после чего Фигаро пришла идея выкупаться в озере. Гастон горячо поддержал следователя, и даже помощник старосты, поохав, что, мол, дурная идея, господа хорошие, полез, в конце концов, в воду.
…Лучи утреннего солнца, пробившиеся через полог листвы, осветили следующую картину: на берегу догорал костер, в пепле которого еще можно было обнаружить обломки щучьего хребта, а в нескольких шагах от заметно покосившегося шалаша на земле спала троица: Фигаро, обнявший пустую стеклянную бутыль, Гастон, на носу которого подсыхали клочья бурой озерной тины и Фанфурий Гузлик, строгостью позы (он лежал на спине, аккуратно сложив руки на груди) напоминающий покойника. «Покойник» шмыгал носом и нервно подергивал ногой — очевидно, помощнику старосты снилось что-то беспокойное.
