Он запускает руки в мои волосы, проводя дорожку из поцелуев от моего уха к горлу — словно пуская по следам поцелуев поток из лавы.
Наконец, я набираюсь достаточно смелости, чтобы потянуться к пуговице на его джинсах. Я жду, что он прекратит это, положит конец этому безумию. Но, о чудо, он позволяет мне ее расстегнуть. Я ощущаю безрассудство, и колебание, и власть, но последнее, чего я хочу — это остановиться и подумать. Что мы делаем. Где мы находимся. Как далеко он позволит этому зайти? Как далеко готова зайти я? И внезапно я ошарашена ответом. Я отстраняюсь прочь.
Его руки опускаются.
Я закусываю губу. Я уже привыкла к мысли, что мы ждем момента, когда будем связаны. Идея брачной церемонии и выбора острова кажется мне чертовски романтичной. Конечно, сперва это было бременем — ждать, пока мы станем супружеской четой по версии сирен, прежде чем я смогу полностью узнать Галена. А затем, — не знаю, когда именно, — но я начала смотреть на вещи по-другому. Он пожертвовал ради меня многим — стал жить на суше и адаптировался к человеческому образу жизни. И все, чего он попросил взамен — чтобы я придерживалась этой одной-единственной традиции. Кем бы я была, если бы отказала ему в этой единственной просьбе? Конечно, мне нравится соблазнять и дразнить его. Но я всегда знаю, что он выкрутится и поведет себя благородно — как всегда вел. Так почему же он отступает сейчас? Неужели я наконец-то вытолкнула его за рамки?
У меня на языке уже вертятся слова раскаяния, но он прижимает палец к моим губам.
— Я знаю, — шепчет он. — Не таким образом.
Я киваю.
— Прости. Просто это так…
Он смеется.
— Забавно, что ты чувствуешь необходимость передо мной извиняться.
— Я соблазнила тебя и мне не стоило этого делать. С этого момента я буду соблюдать уговор, обещаю.
Похоже, это его настораживает.
— Уговор?
— Что ты будешь ждать меня, если я подожду тебя.
Он молчит какое-то время, затем кивает. У меня уже успели затечь ноги. Еще пять минут назад подобное положение казалось вполне удобным, но сейчас больше смахивает на пытку. Я облокачиваюсь на дверь с его стороны, готовясь вернуться на свое сидение, когда Гален притягивает меня к себе для поцелуя напоследок.
И стоило ему это сделать, как кто-то затарабанил по окну. Фан-черт-подери-тастика.
Гален замирает подо мной.
— Скажи, что это шутка, — бормочет он мне в шею.
Теперь я понимаю, что значит «обмереть». И не столько из-за того, как далеко мы зашли, как от того, как близки мы к этому были. Нет, за это я уже извинилась, прочувствовав надлежащий тому стыд. Но это — это совсем другое чувство ужаса. Потому что здесь есть кто-то третий. Мы все еще в более, чем просто неудобном положении. На обочине гребаной дороги.
