Маша не хотела идти домой. Не сегодня, никогда. После того, что случилось в школе несколько часов назад (мама кричала так, словно снова напилась до белой горячки и видела змей, ползающих по потолку в кухне), а еще после того, как мама позвонила Олегу и, всхлипывая, тараторила:
— Эту сучку отстранили на две недели! Нет, ну ты подумай! Я, блядь, её растила, воспитывала, говорила, чтоб не росла дурой, а она знаешь, что? Она, блядь, с кулаками на ту идиотку. Вся, блядь, в отца растет…
И еще много чего в том же духе.
Маша не жалела, что вылетела из школы. В конце концов, на свете миллионы людей не заканчивали и девяти классов, а добивались в жизни такого, что позавидуешь. Меньше времени в школе — больше времени на развитие. Так она считала.
На маму ей тоже было наплевать. Мама придёт домой, напьется и опять свалится в коридоре, между кухней и комнатой. Главное, отодвинуть её к дверям и положить голову так, чтобы, когда блевала, не захлебнулась. Школа выживания, так сказать. Все приходит с опытом.
А вот домой идти не хотелось. Потому что дома Олег. Разъяренный, дикий, страшный отчим. Иногда Маша думала, что Олег — это её персональный демон, выбравшийся из Ада, чтобы каждый день, каждый час, каждую минуту напоминать о том, куда Маша попадет после смерти.
Думать о смерти в семнадцать с половиной лет рановато, но Маша имела четкое представление как умрет (в страшных муках) и куда попадет (конечно, в Ад). Сама заслужила, тут ничего не поделать.
— Чего стоишь? — мама нервно засунула в рот тонкую сигаретку, раскурила.
На улице было холодно и темно. Метрах в сорока от крыльца стояла ёлка, с которой кто-то содрал украшения, обнажив потрепанные кривые ветки. Ощущение Нового года, праздника, стремительно улетучивалось.
Мама быстро затянулась несколько раз, уронила окурок на крыльцо и втоптала его в снег носком сапога.
— Мы еще дома поговорим, — пообещала она. — Достала ты меня. Я тебя не для того рожала, чтобы всю жизнь мучатся.
