— К вам сегодня придут записать показания. Пока что у палаты подежурит полицейский.
— Меня караулят?
— Нет, защищают. — Я встал.
— От чего? — вдруг возмутился Али. — Сейчас-то что со мной может случиться?
— Возможно, вы — свидетель тяжкого преступления.
— Чего я только не насмотрелся в Алеппо. И когда беженцем был, никто мной не интересовался. Всем было плевать. — Али безрадостно рассмеялся. — А тут я ничего не видел, но меня, видите ли, защищают.
— Иногда человек, сам того не понимая, может что-то знать.
Он снова фыркнул:
— А иногда ничего не понимает в том, что якобы знает. Что так, что этак — один хрен. Старая пословица.
— Слышал такую.
Я вышел из палаты. Пациент снова завопил. Серозубый медбрат направился к двери с явным намерением устроить разборку. Я уже собрался вмешаться, но тут подошла какая-то женщина, по виду врач.
— Опять с пациентами ругается? — спросила она.
Я кивнул:
— Похоже, ему не дали поспать…
— Что ж поделать. Работа у нас такая, — сказала она, угадывая во мне «сову».
Такое часто случалось. Мы — родственные души — узнавали друг друга по бледному лицу и усталому взгляду.
— Я поговорю с ним, — пообещала она. — Спасибо.
Жара стояла стеной. Я думал о том, что пережил Али, и о том, как часто мы обесцениваем трагедию отдельного человека, и тут передо мной притормозил большой черный «БМВ». Я попытался обойти автомобиль, но он проехал чуть вперед и перекрыл мне путь. В тонированном стекле отразилась моя обеспокоенная физиономия. Стекло на задней дверце опустилось. На меня глянуло знакомое лицо.
— Эйдан Уэйтс. Чтоб мне сквозь землю провалиться!.. — глухо, с раскатистым шотландским акцентом буркнул пассажир, похожий на седовласого Люцифера, явившегося из преисподней.
— Паррс.
— А где уважение, сынок?
— Простите, суперинтендант.
Он оглядел меня. Воспаленными, налитыми кровью глазами.
— Куда собрался?
— Никуда.
— Правильный ответ. Садись в машину.
Я забрался в прохладную темноту салона. Залитая солнцем улица да и сама жизнь словно бы остались позади, а я попал под власть неведомых сил. На огромном пассажирском сиденье между мной и Паррсом осталось столько свободного места, что хоть ложись и помирай — никого не стеснишь. Боковым зрением я видел его серо-седые волосы, серую одежду. Водитель завел мотор, я уставился перед собой в ожидании.
С суперинтендантом Паррсом всегда приходилось ждать.
Он был пауком, неутомимо плетущим сеть, вершителем судеб, для которого люди — пешки в его игре. Стратег и манипулятор, он мог как разрушить чужую жизнь, так и спасти ее. С моей он уже проделал и то и другое, а потом сослал меня в ночную смену, мол, либо сдохнет, либо уволится. Наверное, я удивлял его тем, что до сих пор жив и никуда не ушел. А удивить Паррса — худшее, что можно было сделать. С моим «ни туда ни сюда» он не получал закономерного итога. Паррс просчитывал свои ходы на несколько месяцев вперед и мою живучесть расценивал как предательство.
