В глазах у детей — отчуждение, ни к кому и ни к чему нет жалости. Манера держаться — как у героев американских боевиков. Похоже, в этом городе, любимом мною с детства — далеких 30-х годов, у каждого в глазах злоба или отчаяние.
Старики и старухи, некоторые с колодками боевых орденов и медалей (встречал и за взятие Кенигсберга — ее цвет помню с детства, и за освобождение Белграда и Праги), покорно предлагают сигареты. Кажется, руки так и засохли протянутыми. Я не видел, чтоб кто-то покупал. Однако они стоят, каждый день приблизительно до двух часов дня на одном и том же месте торчит на складном табурете подросток лет четырнадцати (тоже приобщается «к капитализму»). Меж фирменных джинсов шест, на шесте — дощечка с прикнопленной оберточной бумагой: «Куплю орден Ленина и сломанные механические часы». Был бы орден с изображением нашего президента — отнес бы бегом…
А по бывшей Ленинградке рвут воздух «вольво», «порше», «тойоты», «форды»… — откуда их успело столько понаехать… У помоек по дворам — угрюмые люди: похоже, тощает добыча с каждым днем. Привлек внимание загорелый мускулистый парень в шортах — обрезанных старых штанах. Привлек внимание велосипедом. Разговорились. Оказывается, на велосипеде он объезжает мусорные баки (имеется такой бизнес) — это сразу круто увеличивает обрабатываемую площадь. На багажнике и под рамой — мешки для банок, бутылок. За спиной — сумка, туда идут пищевые отходы для себя. «Если прокипятить или прожарить, — поясняет он, — то есть можно». Он студент 3-го курса, институт не назвал. Прихварывает мама, брат еще в школе. В глазах — унижение и обида, хотя мне улыбается и пробует шутить.
Редкий день не развожу плечом толпу то у метро, то на толкучках — это моя прогулка после работы. Отстучишь восемь часов на машинке и идешь, идешь, надо избавиться от тяжести в голове. Но теперь это не такие прогулки, как прежде… Печет солнце, хотя уже клонит к горизонту. Пьяные в блаженном беспамятстве сраженно лежат кто где, но больше под кустами. Девки-торговки поочередно хлещут «белую» прямо из горла, сморкаются «пальцем» — чего уж тут. Здесь же, на газоне, перед ними — ломти арбуза, бананы, красная рыба. Пересмеиваются, не стесняясь, аж до слез. Им весело, их время. У одной из-под юбчонки лезет исподнее, груди почти вывалились — она уже «под балдой». Нечесаные, размалеванные. Это их обеденный перерыв, а может, и конец «трудового» дня.
И все это в сотне шагов от метро «динамо». Смотрю на часы: четыре пополудни. Да, о пьяных. Вчера напротив «фонда Горбачева», в сквере, наблюдал, как бомж пытался стащить с мертвецки упившегося парня «адидаски». Люди озирались, но не больше. Бомж боязливо отстегивал липучки. Я прогнал его, попробовал привести парня в чувство. Бесполезно. Думаю, бомж занялся им, только я свернул на улицу Острякова.
